Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она смотрела не на Степу, а в землю. Изучала вьющийся стебель какого-то маленького цветочка, выбивавшегося из-под Степиного деревянного крыльца. И серую от дождей нижнюю его ступеньку…
– К нам, наверно, никогда уж больше не попадешь? – спросил вдруг Степа.
– Почему же никогда? – встрепенулась Женя. – Я хочу придумать, как вашему детскому туберкулезному санаторию как-нибудь помочь. Тут у вас самых маленьких совсем выживают… А потом… – Женя запнулась. – Ты в Москву не хочешь разве приехать? У нас же библиотеки самые лучшие. Не все же, наверно, что тебе нужно, в Интернете есть… И потом – я надеюсь, ты теперь будешь с нами, в нашем Братстве…
– Да, в Москву хорошо бы съездить…
Степа помолчал.
– Только у меня там нет никого.
– Почему же никого?..
И они оба замолчали, как будто и так сказали очень много.
Тут Степа решительно взял Женю за обе руки сразу.
– Женя… До свиданья!
– До свиданья, Степа, – сказала Женя тихо, не подымая глаз. Осторожно вынула свои руки из его, больших и, как оказалось, довольно сильных, привыкших к деревенской работе ладоней. Повернулась и побежала к калитке, не оглядываясь.
…И опять быстро-быстро бежит дорога мимо колес, мимо окон «Волги». Привалившись боком к задней дверке, аккуратно, на замок, закрытой Саней, – который снова с ними и сейчас за рулем, – смотрит Женя, не отрываясь, на эту серую бегущую ленту. Слушает, как мелкий гравий время от времени негромко щелкает по дну машины. Она снова – в своем почти что доме, привычном и уютном. Тося блаженно лежит на полу кабины, занимая его весь, от левой дверцы до правой.
И, кажется, очень довольна, что Женины босые ноги утопают в ее загривке и она еще почесывает Тосю пальцами… За последнее дни Тося, кажется, значительно подросла – недаром Леша, когда ее только нашли, сказал, что она еще щенок. И потому Том едет в машине Шамиля, со своим другом Петром, а Женя на заднем сиденье – одна. Но это, конечно, временно.
В Эликманаре с ней прощалась целая толпа – Женя и не думала, что у нее столько новых знакомых и даже, пожалуй, друзей! Во двор Фединой тетки Пелагеи Ивановны пришли и Вадим Силантьевич Рыболовлев, и Игнат, и его прабаба, узнавшая от него Женину историю во всех подробностях… Заметим на полях, что здоровье прабабушки за последние дни неутомимой Игнатовой работы и, соответственно, ее смеха сильно получшело. Пришла и маленькая алтайка – мать спасенного Женей Коли, с ним самим и с его младшим братом, все таращившимся на Женю своими круглыми черными глазками. А также – с целым мешком всяких вкусностей на долгую дорогу. Но главным потрясением для многих – в том числе и для Жени – было появление во дворе главы Чемальской управы двухметрового Федота Мозгалева.
Правда, опытный Леша очень просто и ясно объяснил позже его появление:
– Вы что, ребята!.. На его территории – покушение на убийство с участием столичных киллеров! Задержание силами горно-алтайской милиции! При такой ситуации в кабинете отсиживаться не приходится…
Мозгалев прежде всего сказал, обращаясь к Жене, но посматривая на Лешу, что семье Зубавиных выдано пособие, и они уже купили на него простыни и еду. И что на следующей неделе он едет в Горно-Алтайск к министру здравоохранения – говорить о детском туберкулезном санатории.
Далее он обратился непосредственно к Александру Осинкину и сказал, что алтайские медики хорошо знакомы с его работами и что сам он, Мозгалев, хоть и не медик, отлично понимает, что вирусология сейчас – наш передний край, и очень рад познакомиться с таким выдающимся ученым, хотя и при экстраординарных обстоятельствах.
Женин папа тоже ответил что-то светски-витиеватое, потому что на настоящий разговор времени не было, а наскоро задираться не имело смысла.
Василий отозвал Мозгалева в сторону и тихо что-то некоторое время внушал, а тот несколько подобострастно поддакивал.
Леша высказал свое предположение:
– Предупреждает – с наркотой чтоб поаккуратней.
Но развития эта не всеми понятая тема не получила – пора, пора было в путь.
Быстро добрались до столицы Алтая. Там Женя распрощалась с папой, и глаза ее опять оказались на мокром месте, что, впрочем, заметил только он. Но прежде они вместе позвонили в Евпаторию, полностью успокоили бабушку с дедушкой, который признался, что, кажется, только с этой минуты у них и начнется заново надолго прерванный отдых.
Папа, прощаясь, сказал Жене, что маме он по мобильнику про Тосю говорить не будет. И если приедет в Москву раньше Жени – тоже.
– Пусть это для нее будет сюрпризом! – сказал он сардонически.
Саня и Леша долго прощались с Василием, обнимались и хлопали друг друга по спине. Все трое дали друг другу слово найти способ встретиться в недалеком будущем – по-настоящему.
– Без киллеров! – уточнил Саня.
…Часов через пять, вскоре после Барнаула, восстанавливались, как выражались Леша и Саня, в симпатичном, довольно уютном кафе. Оформлено оно было, правда, странновато: большие деревянные балки на потолке – и восточный орнамент на стенах. Сдвинули два столика и уселись ввосьмером.
На столе стояло меню под прозрачным плексигласовым покрытием. Посмотрев и не найдя ничего интересного, Женя механически повернула меню на другую сторону. Там оказалось нечто поинтереснее, а именно – красиво оформленный Прейскурант за испорченную или разбитую посуду.
Женя не могла от него оторваться, пока не прочитала целиком вслух. Приведем и мы его целиком; разумеется, все цены в российских рублях:
«Тарелка малая – 40
Средняя – 50
Соусник – 100
Салатница большая – 90
Салатница малая – 50
Пепельница большая – 60
Пепельница малая – 40
Селедочница – 120
Пиала малая – 30
Блюдо большое – 300
Супница – 200
Чайник большой – 330
Чайник малый – 55
Кружка пивная – 100».
– Бей не хочу, – сказал Саня, ознакомившись с необычным прейскурантом. – Жень, может, кокнешь что-нибудь? Мы с Лёхой угощаем. Заплатим, значит.
Женя засмеялась.
– Сейчас, выберу что-нибудь подходящее!
Ножев и Веселаго, тихо посовещавшись, взяли себе по 150 грамм.
– Нервную систему в порядок привести надо, – пояснили они присутствующим. – Расшаталась малость.
Опорожнив рюмки, или, как назвал Ножев, стопешники, за здоровье всех присутствующих, они стали хвалить Жене ее папу.