Мы могли бы быть счастливы и сейчас, все эти годы, если бы ты не предал меня, если бы ты все не погубил.

Будь он проклят, твой отец.

Лавиния закрылась в своей комнате и приказала, чтобы ее не беспокоили. Исключение – только для мисс Тревельян. Мысленно добавила: «И для пастора Линдена, но он все равно не пожелает меня беспокоить…»

Она знала, что не выдержит и опять будет плакать. А ведь жестокосердная и надменная леди Мелфорд никогда не плачет. У нее нет сердца, нет души, нет в глазах источника слез, зато есть красота и много, много, много денег. И эта проклятая коллекция античной скульптуры и непристойностей. Воспоминания о прошлом и ледяное черное ничто вместо будущего.

«У Милли будет ребенок от Эдвина Лэдлоу, но теперь-то они поженились, так что все по-честному…»

Лавиния даже не помнила эту Милли. Наверняка такое же ничтожество, как и ее матушка. А жениха ее и вовсе не знала.

Быть может, если бы эту новость принес ей кто-то другой, она бы отмахнулась, как от навозной мухи, и тут же забыла. Да никто другой и не осмелился бы говорить с ней об этих отвратительных Билберри. Никто, кроме Агнесс.

Но Агнесс приходила оттуда…

Из пастората. От него.

И поэтому ее слова так разбередили Лавинии душу.

…Может быть, если бы Лавиния была чуть смелее, а Джеймс – чуть менее порядочным, или если бы он питал к ней чуть больше страсти, а она не так цеплялась за принципы, или если бы им просто повезло, – или не повезло? – но кто-нибудь мог бы сказать: «У Лавинии будет ребенок от Джеймса Линдена, но теперь-то они поженились, так что все по-честному…»

Их ребенку сейчас было бы – сколько? Лет семь или шесть. Мальчик или девочка? Лавинии представлялась девочка. Но Джеймс наверняка был бы рад мальчику. Темные волосы, тонкое личико, светлые глаза.

Леди Мелфорд никогда не собиралась становиться матерью. Даже если бы случилось чудо и Генри смог… Все равно – от таких, как он, нельзя рожать детей.

Но то леди Мелфорд.

Лавиния Брайт была совсем другим человеком. Ведь она не побывала замужем за Генри Мелфордом. Лавиния Брайт была влюблена и хотела ребенка от своего возлюбленного. Быть может, ребенок унаследовал бы его дар, его прекрасный дар… От которого Джеймс отказался. Отшвырнул драгоценность, как что-то ненужное. И придушил себя для верности белым ошейником.

И ее он тоже отшвырнул, как что-то ненужное.

А ведь когда-то, просыпаясь по утрам, Лавиния чувствовала себя счастливой только от мысли о том, что сегодня она увидит Джейми. И лучшим часом был предзакатный час, когда они уединялись в старом гроте. Они целовались до боли в губах, пока не начинали задыхаться, и Джеймс впечатывал Лавинию спиной в стену, на которой еще оставались украшения-ракушки, и это было больно, но эта боль плотно сливалась с ощущением жара его тела, стука его сердца, прикосновения его рук и губ. От него пахло его одеколоном, обычным джентльменским набором нот – нероли, птигрейн, розмарин, лаванда, – но сквозь запах одеколона пробивался аромат свежей зелени и чего-то чистого, как родниковая вода, и Лавиния знала: так пахнет сам Джейми, его кожа, его существо. Целуясь и млея, они сползали по стене и ложились на пол, и рука Джеймса гладила ее ноги сквозь плотную ткань, и иногда соскальзывала за край юбки, касалась чулка, внизу, на щиколотке, и Лавиния замирала от жара его пальцев и сладости этого чувства, от страха и надежды.

Джеймс относился к ней как к леди. Ни разу пальцы не двинулись выше. Он берег ее, как свою будущую жену.

Кому доставалась вся его юная страсть? Смазливым горничным?

Лучше бы они все же грехопали. Тогда Лавинии некуда было бы бежать от него. И для нее же было бы так лучше.

В тот день, когда ее жизнь разбилась вдребезги, Лавиния получила записку от Джеймса. Он звал ее к гроту. Лавиния удивилась. Она не рассчитывала на скорую встречу с ним. Слишком много на Джейми обрушилось за последнюю неделю: гибель брата, смерть отца. Одни похороны, другие похороны. И сегодня Лавиния полдня проплакала: жалела Уильяма, жалела Джейми, и еще ей было страшно, как все сложится теперь. Однако она верила, что Джеймс придет в себя и они воплотят все свои планы. Вернее, все ее планы.

Получив записку, она обрадовалась: быть может, он немного оправился? Слава Богу. На похоронах отца он выглядел жутко. Неживым. Даже хуже, чем на похоронах брата. Лавинии даже показалось – не только его близкие умерли, но что-то умерло и в Джеймсе… Но она отогнала эту мысль, как неприятную и недопустимую. Джейми сильный. Он справится.

И все же, когда он ее позвал, она задохнулась от счастья и несколько мгновений простояла у окна, сжимая записку в трясущихся пальцах и шепча: «Теперь все будет хорошо… Теперь все будет хорошо…»

Ей так нужно было встретиться с ним!

Ей так нужно было, чтобы Джейми вернулся к реальности и к ней и чтобы он наконец решил главную проблему, которая встала перед Лавинией в полный рост…

В общем, ей нужно было, чтобы Джеймс Линтон как можно скорее просил ее руки. Пусть даже это неприлично так быстро после похорон… Он должен. Должен ее спасти!

Сэр Генри Мелфорд дал Лавинии время на раздумье, заявив, что понимает ее смущение и нерешительность, но матушка считала, что даже раздумывать глупо, надо как можно скорее ответить ему согласием и объявить о помолвке, потому что такая удача случается раз в жизни, ведь сэр Генри – богатый и знатный господин, а то, что в возрасте, так даже хорошо, когда муж опытнее и мудрее жены. Для матушки все было хорошо в сэре Генри. А Лавиния, хоть и вела себя с ним смело и даже дерзко, на самом деле почему-то боялась его больше, чем любую нечисть. И надо как-то объяснить Джеймсу, что принять решение необходимо, что он должен спасти ее от сэра Генри как можно быстрее, потому что матушка… Матушку не переупрямишь. Да и права она: другого такого жениха Лавинии не найти. И если Джеймс на ней не женится… Тогда – ничего не поделаешь. Придется выходить за сэра Генри, пока он не передумал. Иначе – что? Куда ей деваться? За кого замуж? За одного из безмозглых друзей Дика? И какая жизнь ждет жену небогатого офицера? Не говоря уж о том, что все они восхищались ее красотой и ухаживали за ней, но еще ни один не просил ее руки. И ни один не навестил ее после смерти Дика.

Господи, как все непросто. Убежать бы отсюда. Третья дорога… Джейми, забери меня с собой туда! Там мы будем счастливы и свободны.

Ей хотелось бежать к нему навстречу, но, конечно, Лавиния не побежала. Она пришла. Так, будто просто прогуливалась. Небольшой моцион перед сном.

Чего она ожидала? Объятий. Поцелуев. Может быть, слез. Нет, он не заплачет. Она заплачет вместо него. Может быть, он позволит ей обнять себя и хотя бы на какие-то мгновения защитить от всего мира.

Джеймс стоял возле грота. Бледный, осунувшийся, в глубоком трауре. Лицо отрешенное. И Лавиния почувствовала, что волна ее радости разбивается о его внутреннюю замкнутость, как об утес. Она обняла его, и он приобнял ее за плечи. Но сразу же чуть отстранил. И был каким-то не таким, и все было не так, и даже пахло от него неправильно: не зеленью и родниковой водой… Нет, теперь аромат его одеколона смешивался с сухим, першащим запахом старых бумаг и чернил.