– Ага, явился, салага, – сказал женераль Вова иловко снял со Жмакова японские часы, любезно пояснив: – Сынкам не полагается.

Жмаков запротестовал было, жалко ему стало японских часов,умевших кукарекать петухом и ухать лешим. Но после первых слов робкого протестаоказался Жмаков в пятом углу Генштаба – в глазах звезды прыгают, скула ноет,новенькая фуражка неизвестно куда улетела, а женераль Вова стоит над ним ирычит:

– «Деду» возражать? Легкой жизни захотел, салага?Обычаи не уважаешь? Ничего, потерпишь, нас похуже гоняли!

Грустно стало Жмакову жить на белом свете. Правда, часы еготут же поменяли хозяина еще раз – проходил мимо генерал-полковник изаинтересовался шумом после отбоя, а разобравшись, отобрал у генерал-лейтенантажмаковские часы и взял их себе. Женераль Вова покорно отдал – потому что былвсего лишь «лимоном», а генерал-полковник – «стариком».

Вот так и узнал Жмаков, что в Генштабе царит натуральная,высокопробная, самая разнузданная дедовщина, про которую он, что греха таить, слышалчто-то от своих солдатиков, да значения не придавал, считая нетипичнымявлением. Теперь же пришлось самому испытать дедовщину на собственной шкуре,выхлебать полной ложкой до самого донышка. Даже «скворцы» Жмакова тиранили, неговоря уж о «стариках». А всего хуже были «деды» – маршалы, которым оставалосьсто дней до пенсии. Единственное, что о них можно сказать, – ну этовообще… Слов не подберешь.

Тяжко служилось Жмакову в Генштабе. В столовой у него «деды»отбирали черную икру и омаров, потому что салаги генштабовские должны былипробавляться одной финской колбасой да ананасами в банках. Золотое шитье напогонах «деды» меняли каждый понедельник, а красть шитье в каптерку посылали,понятно, Жмакова. Был там один главный маршал, который от старости сам забыл,чего он маршал, которого рода войск. Уходил он однажды на пенсию и, какполагается, захотел украсить свою маршальскую звезду во-от такими рубинами. Емудембельские прихоти, а Жмакова едва охрана не пристрелила, когда лез он зарубинами в Алмазный фонд. То приходилось Жмакову зубной щеткой стирать с экранателевизора натовские танки, то по часу дуть на лампочки сверхсекретного пульта– чтобы лучше горели, объясняли «деды». Однажды, когда Жмаков этак вот дул напульт, крохотный импортный самолетик проскользнул, зараза, куда не следует –потому что обязанный следить за экраном локатора женераль Вова смылся всамоволку на прием в дружественное посольство. Из-за крохотного самолетикаразгорелся огромный скандал, а попало опять Жмакову, как крайнему. Именно тогдапопробовал он впервые возмутиться в голос против дедовщины, за что был битпосле отбоя в генштабовском туалете. Потом, выгибаясь перед зеркалом, онобнаружил у себя на ягодицах отпечатки эфесов почетного золотого оружия. Оченьчетко пропечатались.

С невыразимым сладострастием ждал Жмаков того светлогоденечка, когда в Генштаб придет молодой, только что произведенный вгенерал-майоры, и уж тогда-то Жмаков, ставши «лимоном», отыграется на салагетак, что в страшном сне не приснится. «Зубной щеткой будет кремлевскую стенкудраить, – скрипел зубами Жмаков, – лампасы мне каждый день свежиеподшивать!»

Но время шло, а молодых не было. Отчаявшись, Жмаков левойрукой написал письмо в главную военную газету: дескать, в армии у нас хватаетбравых полковников и странно даже, что их не спешат повысить в звании инаправить в Генштаб. Подписался: «Прапорщик Воробейчик». Главная военная газетаписьмо напечатала, но дальше этого дело не пошло. А «деды» тем временем сняли спогон у Жмакова генеральские звездочки и заставили пришивать самодельные,вырезанные из столовой ложки, мотивируя это так:

– Тебе, салага, звезды пока что люминьевые полагаются…

Жмаков сел писать письмо любимой бабушке, чтобы забрала онаего отсюда и пристроила хоть военным атташе, можно даже в недружественнойстране – все равно хуже не будет. Бабушка у него была личность историческая. Всвое время она сменила поповско-монархическое, на ее взгляд, имечко «ГлафираНиканоровна» на «Марксина Робеспьеровна», подожгла отцовский магазинчик и ушлав революцию, где вскоре прославилась. Когда Левка Бронштейн по кличке Троцкий,выжига и бонапартик, стал под шумок создавать ложное учение своего имени,именно товарищ Жмакова Марксина Робеспьеровна в порядке дружеской критикиахнула его по лбу деревянной кобурой с маузером внутри и пожурила: «Левка, нелезь поперек партии, а то шлепну как гидру, не посмотрю, что ты бывшийугнетаемый жид, а ныне революционный раскрепощенный товарищ еврей!» И шлепнулабы, можете не сомневаться, люди тогда были бесхитростные и винтовочную пулюпочитали нормальным средством перевоспитания. Левка унялся было, но ненадолго,потому что Марксину Робеспьеровну послали в Закавказье, где она тут жепринялась перевоспитывать товарища Берию Лаврентия Павловича.

Хитер был Лаврентий Павлович, склизок, воспитанию поддавалсяплохо…

Дело в том, что Иван Грозный боялся колдунов, Петр Первый –тараканов, а товарищ Сталин – террористов. Кто его знает, всерьез или нет, ноопасения свои высказывал. Чем Лаврентий Палыч и пользовался – подорветгде-нибудь бомбу, а скажет на троцкистов. Испугается тогда товарищ Сталин иотдает директиву обострять классовую борьбу. Ну а насчет девочек у ЛаврентияПавловича, понятно, не было никаких директив, это с его стороны была чистаясамодеятельность, потому как грех сладок, а человек падок. С одной стороны,власть у тебя необъятная, византийская прямо-таки, а с другой – ходят они,голубушки, на стройных ножках в пределах досягаемости. Где тут удержишься?Лаврентий Палыч удержаться-то и не пробовал, честно говоря. За что МарксинаРобеспьеровна, потом уже, в столице, неоднократно на него кричала, стуча постолу именными от Коминтерна часами: «Охолостить тебя пора, Лаврюшка! Лучше быделом занимался, шпионов ловил, вон давеча Каганович жаловался; снова к нему всейф кто-то лазил. Антанта, поди!» Люди информированные при этом фыркали вчернильницы: они-то знали, что в сейф к Кагановичу лазила не Антанта, а самЛаврентий Палыч по природному своему любопытству.

Давно бы товарищ Берия послал Марксину Робеспьеровну кудаподальше, да товарищу Сталину ужасно нравилось, когда его верные соратникилаялись меж собой. Товарищ Сталин, когда был еще не Сталин, а Джугашвили,почитывал в семинарии всякие нужные книжки вроде Макиавелли. Так они и жили –Каганович сало русское наворачивал да храмы русские под корень изводил,Лаврентий Палыч на врагов народа да на женщин охотился неустанно, МарксинаРобеспьеровна своею персоною извечную веру русского народа в высшую мудростьцарствующей особы олицетворяла, а товарищ Сталин, Коба тож, смотрел на них навсех да в усы посмеивался…

Такова была почетная пенсионерка М. Р. Жмакова. И посемучитатель вряд ли так уж удивится, узнав, что генерал-майор Жмаков, он же салагагенштабовская, получил от бабушки следующее письмо:

«Бывший мой внук Федька, троцкист ты недорезанный! Это вкакую же банду право-левацких уклонистов ты записался, что клевещешь на нашунепобедимую и легендарную армию, ту самую, что победно разбила всехбелогвардейцев: милитаристов, атаманов и воевод? Отдельные нетипичные явления,единичные случаи неуставных отношений ты превращаешь в очернительскиеобобщения. Кто тебе платит, иуда зиновьевская, на кого работаешь, пошто клинвбиваешь меж армией и народом, пошто тень бросаешь на славное солдатство,славное офицерство и славное генштабство? Нет у меня внука отныне! Черчиллю тывнук! Ежели отдадут маузер из музея – порешу собственной рукой!»