это слово. Был ливень из ряда вон выходящий, а теперь просто ливень. Я взял сумку и вернулся в комнату Анны.

– Ты готова?

– Да. Кажется, весь этот кошмар скоро кончится.

– Анна, – сказал я. – Я хочу задать тебе один важный вопрос. Что мы скажем потом?

– Кому? О чём?

– О том, что случилось. С Владом.

– Может, не надо сейчас…

– Надо.

Она села, положила свой рюкзак рядом и долго смотрела на свои руки.

– Здесь следы какие-то остались?

– От него?

– Да.

– Только какие-то вещи в комнате.

– Их надо забрать. И никто ничего не узнает.

– Почему?

– Иначе у нас жизни не станет. Или запутаемся в показаниях, или в психушку попадём. Никто ведь не знает, что он был с нами. Даже пригласил его Егошин через меня. Скажу, что не позвала.

– Не жестоко ли это?

– Мне так не кажется. Пропал – какая разница, как? У него даже родственников близких нет. И потом – разве ты знаешь, что с ним случилось?

– Знаю. Лапидус его убил.

– Знаешь? А тело ты видел? Слушай, извини, я начинаю нервничать. Давай больше не будем. Если хочешь, посоветуйся с остальными.

– Это само собой. Может, пойдём к ним?

– Пошли. Наверно, уже почти два.

Мы спустились по лестнице и зашли к Егошину. Он полулежал на кровати одетый, но был по-прежнему бледен и явно плохо себя чувствовал. Рядом, как и прежде, сидела Люся. Мы поставили в угол свои сумки с вещами.

– Мы готовы, – сказала Анна.

– Мы тоже, – сказал Егошин. – Скорей бы он приплыл. Говорил, что может задержаться.

– Ты как? – спросил я.

– Лучше. Кажется, температура спала. Нога только ноет очень.

– Ладно. Мы тут говорили с Анной насчёт Влада.

– И что решили?

– Она предлагает сделать вид, что его с нами не было.

Егошин немного помолчал.

– Не выйдет. Дед его видел. Ну, ничего, что-нибудь придумаем. Сейчас мне всё равно.

Он откинулся на спину и закрыл глаза. Чувствовалось, что он тяжело переносит боль. "Ничего, ничего, – думали все. – Ещё немного, и всё это кончится". Я ощущал эту мысль во всех взглядах, лицах, словах. Лапидус всё ещё держал нас всех в страхе, который мы не хотели показать. У меня на руке пикнули часы – два.

– Может, пойдём опять ко мне? – предложила Анна. – Сыграем ещё.

– Сейчас лодка приплывёт. Не успеем.

– Ну хоть начнём. Тут-то что сидеть?

Я вытащил шахматы, и мы пошли к Анне. Расставили и стали играть. Анна сделала ход. Я сделал ход. Снова Анна. Опять я…

– Так конь не ходит, – усмехнулся я.

– Извини, – сказала Анна. – Я нервничаю.

Она закурила очередную сигарету. Я тоже. Мы продолжили игру. На этот раз играли рассеянно и по очереди зевали фигуры. В конце концов получилось, что у Анны король и ладья, а у меня только король.

– Ладно, – сказала Анна. – не хочу доигрывать. И так понятно, что тебе мат.

– Что значит "понятно"? Поставь.

– Ты что, не знаешь, как я играю?

– Знаю. Поставь.

Анна недовольно хмыкнула:

– Ну ладно.

Через три хода она поставила мне мат и показала язык. Точь-в-точь как Влад в моем сне, только язык другой.

– Сколько времени? – спросила Анна.

– Три двадцать, – ответил я и сам ужаснулся этому ответу. – Похоже, что-то случилось.

– Похоже, мы не успеем на автобус, – сказала Анна. – По меньшей мере.

Мы направились к Егошину. Он лежал на спине так же, как и полтора часа назад.

– Покажи ногу, – сказал я.

Он приподнялся и, морщась, закатал штанину. Всё от колена до щиколотки почернело. Шрам стал глубоким, сантиметров пять – до самой кости. Из него сочилась серая мутная слизь.

– Ждать нельзя, – сказал я. – Кто-нибудь умеет хорошо плавать? Просто я сам, пожалуй, и ста метров не проплыву.

– Я умею, – сказал Егошин и громко захохотал.

– Я не умею, – сказала Анна. – Совсем.

– Я была чемпионкой Молдавии среди юниоров, – сказала Люся.

Егошин прекратил смеяться:

– Ты не поплывёшь.

– Константин, – сказал я. – У нас нет времени.

– А я сказал, она не поплывёт! – закричал Егошин, после чего простонал и снова лёг на спину. – Вода… холодная… – пробормотал он. – Я её не пущу.

– Я смогу, – сказал Люся. – Здесь не очень далеко. И с судорогами я знаю, как бороться. Если что.

– Я тебя не пущу, -повторил Егошин. – Дед должен приплыть. Он обещал.

– Костя, – сказал я. – Уже полчетвёртого. Автобус в пять. Мы на него уже опоздали. Значит, что-то случилось. Люсе надо доплыть только в ту сторону, найти деда или хотя бы лодку и приплыть на ней сюда.

– Если ты такой умный, – сказал Егошин, – то сам и плыви.

– Костя, – сказала Анна, – Володя прав. Нужно что-то делать. Больше ничего не придумаешь.

Егошин закрыл глаза и, кажется, задумался. Потом сказал:

– Хорошо. Если до четырёх лодки не будет, я согласен. Он должен приплыть!

Наступило долгое молчание. Егошин тяжело дышал и почти не шевелился. Анна стояла, прислонившись к комоду, я – около окна. Люся сидела на стуле. Потом взяла свою сумку и вышла. Через пару минут вернулась в закрытом купальнике, босая. Поставила сумку у кровати.

– Костя, – сказала она. – Я поплыву. Уже почти четыре. Чего ждать?

Он открыл глаза.

– Наклонись ко мне.

Он поцеловал её в губы. Его глаза были влажными.

– Будь осторожна. Пожалуйста.

– Всё будет нормально, – Люся провела рукой по его волосам и вышла.

Я последовал за ней. Мы спустились. Вышли на улицу.

– Дождик вроде не сильный, – сказала она. – Я быстро доплыву. Часа не пройдёт, как вернусь.

– Ты молодец. Держись.

Мы вышли под дождь. Люся ступала по грязи опасливо и немного брезгливо. Она вошла по пояс в воду, обернулась и улыбнулась мне:

– Я быстро.

– Счастливого пути.

Она оттолкнулась ногами и быстро поплыла вперёд кролем. "Она действительно хорошо плавает", – подумал я. – "Всё будет в порядке". И всё-таки смотрел ей вслед до тех пор, пока среди волн и ряби можно было разглядеть красный купальник…

Я вернулся в дом. Егошин лежал на спине, глядя в потолок и стучал себя по лбу тыльной стороной запястья. Анна сидела на стуле.

– Может, ещё сыграем? – предложил я.

– Нет. Я больше не хочу, – Анна встала и подошла к окну.

– Дождь всё реже, – сказала она. – Похоже, завтра будет ясно. Что скажешь, Володя? Ты вроде это чувствуешь.

– Не могу сказать, – ответил я. – Пока не пойму.

Шло время. Ожидание было невыносимым. Я стал ходить взад-вперёд по комнате.

– Перестань, – сказала Анна. – Раздражаешь.

Тогда я вышел и отправился к себе. Лёг на кровать, сбросив ботинки. Хотелось есть. Я закрыл глаза и стал читать про себя стихи. Довольно