Самому Идену пришлось признать, что «на продолжительных заседаниях… в ответ на обвинения звучали категорические отрицания. Ни те ни другие не приносили никакого результата».

Британский министр иностранных дел попытался доказать, что в октябре «Россия открыто отправляла грузы в Испанию, доказательства чего были убедительнее, чем те, что у нас были против диктаторов в Риме и Берлине»[369]. Тем не менее в конце сентября он отмечал в Женеве, что министр иностранных дел республики Альварес дель Вайо «передал мне документы и фотографии, доказывавшие степень нарушения соглашения Гитлером и Муссолини». Даже германский поверенный в делах был озабочен тем, как открыто приветствуют на улицах Севильи военных вермахта в форме. Учитывая симпатии офицеров Королевского ВМФ в Гибралтаре, не приходится удивляться тому, что оставались незамеченными летевшие над Гибралтаром «Юнкерсы» и «Савойи», переправлявшие Африканскую армию из Тетуана в Севилью. Американский посол в Испании Клод Бауэрс позднее осуждал все происходившее тогда: «Все, что делал Комитет по невмешательству, шло на пользу мятежу… Этот комитет был самой циничной и бесчестной шайкой, известной в истории»[370].

В октябре 1936 года националисты сосредоточили свои отборные силы и возобновили наступление на столицу с юго-запада. Их неутомимое продвижение создавало впечатление, что по Испанской республике нанесен смертельный удар. Однако оборона Мадрида вскоре превратилась в разнесшийся по Европе призыв ко всем, кто боялся и ненавидел триумфальные силы «мирового фашизма». Коммунистический лозунг «Мадрид станет могилой фашизма» получал мощный отклик, и битва за столицу должна была помочь приходу к власти компартии. КПИ, насчитывавшая весной 1936 года 38 тысяч членов, к концу года выросла до 200 тысяч, а к марту 1937 года – до 300 тысяч человек[371].

Руководители Коминтерна Дмитрий Мануильский[372] и Георгий Димитров приказали Испанской компартии участвовать в разгроме мятежа и в защите демократической независимой Испанской республики. Эта стратегия, сопутствовавшая членству СССР в Комитете по невмешательству, имела несколько политических целей: во-первых, бороться с мнением, что в Испании происходит революция с целью установления коммунистического режима; во-вторых, опровергнуть утверждение врагов, зависящих от помощи извне, что их движение является национальным; в-третьих, попытаться примирить ленинизм с традиционной идеей испанского либерализма[373].

При этом ситуация была далека от оптимистичной: военное положение ухудшалось день ото дня. После поражения в Талавере Мадрид казался обреченным, после потери Ируна и Сан-Себастьяна нависла угроза и над Бильбао. Республиканцам никак не удавалось взять Овьедо, они потерпели неудачу в Толедо, наступление анархистов на Сарагосу застопорилось. Они держались севернее Мадрида, в Сьерра-де-Гвадаррама, – но и этот сомнительный успех, как и все достижения республиканцев, относился лишь к обороне.

Эти неудачи и массированная помощь националистам со стороны Германии и Италии заставили генерального секретаря Коминтерна Димитрова задуматься о вмешательстве Советского Союза. 28 августа он записал в дневнике: «Вопрос помощи испанцам (возможно, организация интернационального корпуса)». 3 сентября он пишет: «Положение в Испании критическое». 14 сентября: «Организовать помощь испанцам (в тайной форме)»[374].

Среди историков, описывающих участие СССР в гражданской войне, до сих пор в ходу две полярные и крайне схематичные трактовки: либо это была «стратегия Коминтерна, преследовавшая цель установления просоветского режима, выполняющего приказы Москвы», «либо бескорыстная помощь со стороны СССР, родины пролетариата, законной конституционной республике». Обе взаимоисключающие интерпретации неверны, но вторая определенно еще дальше отстоит от непростой правды[375].

С 1920-х годов советское присутствие в Испании нарастало, в основном в виде культурной пропаганды. Коминтерн делал там не больше, чем в других западных странах: проникал в умы и ждал. Получив известие о государственном перевороте 18 июля 1936 года, Коминтерн запросил максимальный объем информации от своих главных агентов, особенно от аргентинца Витторио Кодовильи, контролировавшего Испанскую коммунистическую партию с 1932 года; тем временем советские власти обдумывали положение. Как мы видели, Сталин принял решение о вмешательстве только в сентябре, через два месяца после выступления мятежников. Только тогда советский режим стал изучать возможности использования конфликта и завоевания внутренней и международной поддержки. Московское политбюро приказало устроить массовые демонстрации, а Коминтерн запустил международную кампанию. Советские граждане сдали на гуманитарную помощь республиканской Испании 274 млн рублей (приблизительно 11,5 млн фунтов стерлингов)[376].