В этих условиях власти сочли целесообразным выпустить из тюрьмы арестованных, включая Троцкого, хотя обвинения сняты не были. 4 сентября он был освобожден под залог в три тысячи рублей.

Любопытно, что в мемуарах Троцкий не упоминает о событии, которое, казалось бы, явилось переломным в его политической жизни. С одной стороны, он, видимо, считал это событие само собой разумеющимся, с другой — оно в какой-то степени ставило под сомнение предыдущую деятельность Льва Давидовича, ибо теперь он формально признал главенство Ленина, свое подчиненное положение по отношению к большевистскому вождю. Дело в том, что в конце июля — начале августа 1917 года в Петрограде полулегально состоялся Шестой съезд большевистской партии, на котором межрайонцы присоединились к большевикам.[450] Наиболее видным среди меж-районцев был Троцкий. При избрании Льва Давидовича в ЦК партии больше него голосов получили только Ленин (134) и Зиновьев (132). За Троцкого, как и за Каменева, было подано по 131 голосу.[451] Троцкий оказался в числе пяти большевиков, выдвинутых кандидатами в Учредительное собрание.[452]

Так Троцкий, отлично знавший истинные качества Ленина и его ближайших соратников, более десятилетия ведший с ними острую борьбу, в течение короткого времени капитулировал перед ними, видя в этой партии силу, имевшую перспективы взять власть. Политическое единодушие с большевиками, прокламируемое Львом Давидовичем в предыдущие недели, в совокупности с его огромным авторитетом создавало у него уверенность, что он сможет оказаться в группе наиболее приближенных к Ленину деятелей, а это стимулировало надежду взойти на вершину власти, как только большевики овладеют государственной машиной. Личностные амбиции и политические планы были неразделимы. Троцкий понимал, что стать единоличным диктатором ему не светит (потому, скорее всего, к этому и не стремился), но оказаться в малочисленной группе высших вождей стало теперь для него непосредственной задачей.

Войдя в руководящий орган большевистской партии, Троцкий вел себя подобно многим неофитам (Неофит, к слову, был одним из его литературных псевдонимов!) — старался продемонстрировать, что является самым рьяным, энергичным и изобретательным партийным деятелем. А сущность курса большевиков была однозначна — готовиться к взятию власти. Троцкому тем более удобно было играть ведущую роль в проведении партийной политики, что он внезапно оказался на самой вершине большевистской иерархии, хотя не занимал там устойчивого положения: Ленин и Зиновьев скрывались, Каменев и Сталин оставались на сравнительно умеренных позициях, сдерживая наиболее нетерпеливых.

После выхода из тюрьмы Троцкий с семьей переселился из гостиницы (откуда его, скорее всего, выгнали как освобожденного политического преступника) в квартиру, которую сдавала «вдова буржуазного журналиста». В новом доме его с семьей «окружала стена вражды и ненависти». Тем не менее он позволял себе вести «буржуазную» жизнь, пользуясь даже «трудовым наймом». Как ни в чем не бывало он пишет: «Наша кухарка Анна Осиповна подвергалась атакам хозяек, когда являлась в домовой комитет за хлебом».[453]

Быт был не из легких. Дворник смотрел ненавидящими глазами на Наталью Ивановну, которая по вечерам возвращалась домой с работы (она устроилась на канцелярскую должность в профсоюзе деревообделочников). Младшего Льва травили в школе, придумав презрительно звучавшую кличку «председатель». Так что когда дело переходило от митинговых речей и шумных возгласов одобрения к прозе жизни, большевики отнюдь не пользовались поддержкой толпы.

Однако неожиданно у семьи появился сильный покровитель. Им был матрос Балтфлота Николай Григорьевич Маркин. Этот не очень грамотный большевик проникся к Троцкому и особенно к его детям симпатией. Н. И. Седова вспоминала, что Маркин обратил внимание на детей, которым исполнилось соответственно 12 и 10 лет, в Смольном институте, куда они часто приходили к отцу, гордясь и восхищаясь им. «Маркин, крупный, довольно неуклюжий парень, с нависшими бровями, внимательными глазами и постоянной улыбкой, очень полюбил детей. Он рассказывал им о своей личной жизни, которая была разрушена неверностью женщины».[454]

Но главное, используя в полном смысле слова методы устрашения, он превратил семью Троцкого из гонимых в господ. Троцкий лицемерил, когда через десятилетие с лишним писал, что вначале ничего не знал о Маркине и его действиях и только случайно услышал о них от кухарки и сыновей. «Маркин заглянул к старшему дворнику и в домовой комитет, притом, кажется, не один, а с группой матросов. Он, должно быть, нашел какие-то очень убедительные слова, потому что все вокруг нас сразу изменилось. Еще до Октябрьского переворота в нашем буржуазном доме установилась, так сказать, диктатура пролетариата. Только позже мы узнали, что это сделал приятель наших детей, матрос-балтиец».[455] Не нужно иметь большое воображение, чтобы понять, какие «убедительные слова» нашел этот полуматрос-полубандит и в то же время своего рода приемный отец для детей, родители которых не уделяли им внимания. Характерно, что через полтора десятилетия Лев Львович Седов, ставший последователем отца, возьмет себе псевдоним «Н. Маркин».

Возвращаясь в 1917 год, отметим, насколько характерен этот эпизод! Угрозы расправы, которые доминировали в «разговорах» Маркина и его сообщников с бытовым окружением Троцкого, собственное превращение в местного «хозяина» он отождествлял с «диктатурой пролетариата»! Надо сказать, это было не такое уж неадекватное представление о сущности диктатуры, которая будет установлена через полтора месяца.

Тотчас после освобождения из «Крестов» Троцкий возобновил свою деятельность в Петроградском совете. Здесь ситуация изменилась в связи с выступлением Корнилова и его подавлением. Часть членов Совета, ранее поддерживавших меньшевиков и эсеров, стала терять доверие к главе правительства Керенскому. 1 сентября Совет принял резолюцию, предложенную большевиками и содержавшую их политические оценки событий.

Дальнейшему «полевению» Совета способствовала теперь бурная деятельность Троцкого. Первую речь он произнес 9 сентября, посвятив ее событиям 3–5 июля.[456] Он утверждал, что выступление солдат и матросов носило стихийный характер, что остановили его именно большевики, но в случае удара Временного правительства последнему будет дан отпор. Была принята подготовленная Троцким резолюция с требованием освобождения революционеров, находившихся в заключении.[457]