Позади нас взлетают последние.

– Захов, Заров, Залкинд – старт...

Это снова диспетчер, но у него другой голос. Очень знакомый.

– Зачем ты это сделал, Марек?

Заглоба не слышит меня. Дотащив палец до сенсора переключения частоты, повторяю вопрос. Довольно неприятно разговаривать при четырех «же», губы словно чужие – однако Марек узнает мой голос.

– Не мешай, Тим. Плюшкин, Монтекки, Казуаз – готовность...

– Зачем ты выпустил ЭТИХ?

– Чтобы и у них был шанс. Хватит играть в чистых и нечистых. Хочу, чтобы никто не проклинал меня перед смертью...

– А ты?!

– А я останусь здесь. Должен же кто-то остаться. Тут со мной еще несколько человек... они будут вести ракеты. Сколько смогут.

– С ума сошел! – ору я, кривя непослушные губы.

– Наоборот, Тим, я просто выбрал. Каждый выбрал что-то одно: или остаться человеком на Ананке, или лететь на Цереру, чтобы там снова стать эксменом. Я человек, понял? А теперь – освободи частоту! Плюшкин, Монтекки, Казуаз – старт!

– Прощай, Марек, – шепчу я.

– Удачи тебе, Тим! И слезь с частоты Первоматери ради!

Он выбрал. Это так сладко – выбрать, самому решить за себя, а может быть, и за других, взвалить на плечи и нести неподъемную тяжесть, не позволить никому наваливать на тебя груз – только сам! сам! Может быть, стоило сгибаться под чужим непонятным грузом всю жизнь, долгую или короткую, ради нескольких минут этого счастья – собственного выбора?

Наверное, стоило.

И я тоже – выбрал. Сам.

* * *

Нас шестьдесят девять.

Семьдесят две капсулы – штатный состав Четвертой эскадры. Одна была сожжена «Магдаленой» во время мятежа. Пожар в шестнадцатой стартовой шахте потушен автоматикой, но капсула из шахты не вышла и не выйдет. Саммерли давно ушел с экрана локатора и, если даже каким-либо чудом сумеет устранить неисправность, все равно уже не догонит эскадру. Итого: минус три.

Двадцать четыре звена, из них три неполных. Мы еще не подошли к барьеру, а уже несем потери. Зато прямо в наших порядках несутся три десятка ядерных ракет, управляемых смертниками, оставшимися на базе. Они маневрируют, стараясь «воткнуться» в любую открывшуюся брешь так, чтобы не оказаться в опасной близости к чьей-нибудь капсуле, но чем больше проходит времени, тем чаще они опаздывают с маневром – сказывается удаление от Ананке. Одна из них в течение нескольких секунд держится не более чем в километре от меня, затем ее узкое хищное тело, прекрасно видимое простым глазом, нехотя отваливает и начинает удаляться в сторону Безухова.

Рой точек на локаторе. Эскадра уже разошлась километров на четыреста и растянулась в неровный, но все-таки фронт. Можно полюбоваться им, если развернуть картинку на экране и посмотреть сбоку. Две платформы с гамма-лазерами одноразового действия плетутся далеко впереди нас, мы их нагоняем; четыре других отстают, эскадра обогнала их минуту назад. Еще дальше, на самой границе экрана светится одинокая точка – катер Марджори. Надеюсь, ее офицеры не поджарят кого-нибудь из нас, когда начнут полосовать противника гамма-импульсами сквозь наши боевые порядки.

Если катер на месте, значит, все идет по плану, штаб эскадры делает вид, что руководит «Эгидой», и Марджори скорее всего там. Интересно, Шпонька спасся?

А «Незабудки» давно уже нет на экране – большое пятно сразу поехало вбок и скоро пропало. Счастливо вам долететь, ребята, спокойной плазмы...

Приступ острой зависти к их удаче – вот что я сейчас чувствую, но, конечно, не признаюсь в этом никому. А остальные? Скажем, Мустафа Безухов – раскаивается ли он в своем согласии пойти в мое звено, данном под влиянием момента? В звено, которому предстоит не пугать дьявола издали, а прямо кинуться к нему в глотку?

Наверняка. Но он тоже ничего не скажет, или я в нем ошибся.

А если ошибся, то исправлять ошибку все равно поздно.

Как быстро меняется настроение... Только что был деревяшка деревяшкой. Любопытно знать, психика приговоренных к смерти преступников тоже подвержена таким противолодочным зигзагам?

Наверное.

– Ребята, сбрасываем тягу до десяти процентов. Контакт с барьером через две минуты.

Знакомый хриплый бас Майка Шепердсона, командира первой эскадрильи, самого опытного пилота эскадры, нашего негласного истинного командующего. Пусть штаб на вице-адмиральском катере управляет лазерными платформами, хватит с него и этого.

Он и не вмешивается. Никаких приказов перестроиться в три предусмотренных планом эшелона оттуда не поступает. Спасибо, Мардж!

Перегрузка, десять минут назад уже сниженная до двух «же», исчезает. Расправляются плечи, хочется сладко потянуться. Тяжесть меньше, чем на Земле, но, конечно, много больше, чем на Ананке. И все же приятно.

Майк прав, внеся коррективу. То, что рисовалось воображению во время шушуканья по закоулкам базы, не всегда срабатывает в реальности. Дело не только в том, что при малой тяжести физически (да и психологически) легче швырнуть капсулу в маневр, – дело еще в том, что нам по-прежнему тесно. Стаю мошек, летящую в ветровое стекло, трудно впихнуть в одну волну.

Теперь картина на локаторе меняется: тридцать ракет уходят вперед и уже обгоняют две медленно плетущиеся платформы. Последние пересекут барьер чуть раньше нас.

– Эй, смертнички, раздайся шире! Плюшкин, отодвинься, не путайся под ногами!..

А впереди – пусто. Словно и нет на свете никакого барьера, нет никакого чужого пространства за ним, не существует отмеренной с высочайшей точностью условной сферы радиусом примерно в сотню световых лет с центром у тусклой звездочки в созвездии Геркулеса. Там, за барьером, нет для нас места, как нет места мошке позади ветрового стекла.

И, как мошки, мы не видим непреодолимой преграды. Мы только знаем, что она – там.

Минута.

– Хартрайт, Безухов, держите дистанцию.

Излишнее напоминание. И Джо, и Мустафа не нуждаются в раздражающих начальственных окриках. Но лучше уж раздражение, чем страх...

Мустафа отвечает коротким «понял», а Джо выдает мне в ответ непристойную тираду с упоминанием Первоматери. На Земле за одну десятую этой тирады, произнесенную в людном месте, любой эксмен был бы избит патрулем до полусмерти.

– Вижу цель!

Где? Откуда? Только что не было никакой цели...

Ярчайшая вспышка едва ли не предшествует крику. Какое счастье, что наружные экраны визуального наблюдения не в состоянии воспроизвести истинную яркость вспыхнувшего впереди светила, – я бы наверняка ослеп! Но и стократ ослабленная, она больно бьет по глазам.

Еще вспышка. Еще и еще!

Горят, наткнувшись на барьер, запущенные с Ананке ракеты с бесполезной ядерной начинкой. Мухобойка против палицы... Энергия аннигиляции материи просто невероятна. Лучше бы пустили перед эскадрой что-нибудь поменьше и полегче!