Дойдя до пересечения Вашингтон-авеню и Чемпион, он свернул, не поднимая головы, и очутился прямо перед «Красной луковицей». «Надоели отруби и пророщенные семена?» – вопрошала надпись. Да, надоели. Смертельно надоели. Дверь в заведение была гостеприимно распахнута, а запах, доносящийся изнутри, казался райской амброзией. Уилла усадили за столик у окна, на клетчатой скатерти стояла оплывшая свеча. Официант склонился над вновь прибывшим в ожидании заказа.

– Виски, – произнес Лайтбоди, с удивлением прислушиваясь к собственному голосу. – Двойную порцию.

И потом пива.

– Слушаюсь, сэр, – отозвался официант. – Двойное виски и пиво. Предпочитаете какой-нибудь сорт?

Уилл помотал головой.

– Да, сэр. Понимаю. Закусить не желаете?

– Закусить? – повторил Лайтбоди, словно никогда не слышал этого слова раньше. Он огляделся в мерцающем полумраке, заметил ярко пылавший очаг, рождественские веточки омелы и пихты на стенах, разгоряченные выпивкой лица. И наконец ответил: – Гамбургер.

– Гамбургер, – эхом откликнулся официант, чиркнув что-то в блокноте. – Как приготовить?

– Что, простите? – спросил Лайтбоди.

– Как прикажете приготовить?

Уилл молчал, официант нависал над ним – пушистые усы, густые брови, сосредоточенный взгляд чуть пьяных глаз.

– Ну, не знаю, – протянул Уилл, неопределенно махнув рукой. – Думаю, с кровью. Или нет, не просто с кровью – сырой внутри.

Когда Чарли Оссининг добрался до «Красной луковицы», уже стемнело. Незадолго до этого он два часа кряду пил горячий ромовый пунш на вечеринке, куда Бендер пригласил бумажного фабриканта Стеллрехта, каких-то бизнесменов и поставщиков зерна, кое-кого из журналистов, а также нескольких представителей местной аристократии («Потенциальные инвесторы, Чарли, они – потенциальные инвесторы», – не уставал повторять Бендер); так что настроение у Оссининга было замечательное: бодрое, жизнерадостное, оптимистичное. Для вечеринки Бендер снял помещение бара, где развесил по стенам плакаты «Иде-пи Келлога – Идеальная пища!» и «Новейшее здоровое питание от Келлога!», которые в «Таверне Поста» казались дерзкими и даже опасными, но толпа гостей все внимание обратила на мясные фрикадельки на палочке да на крекеры с маринованной селедкой, которые пожирала в огромных количествах. Чарли пожимал руки, пил стаканами пунш и рассказывал про компанию «Иде-пи» – так долго, что и сам под конец снова в нее поверил.

– Реклама! – разглагольствовал сегодня утром Бендер, наблюдая вместе с Чарли за тем, как бармен развешивает кричащие красно-белые плакаты. – Невозможно продать товар без рекламы!

Чарли напомнил ему, что товара у них пока не имеется. Бендера это ничуточки не смутило.

– Будет спрос, Чарли, будет и товар. Это прописная истина.

Прошло полтора месяца с тех пор, как Оссининг прибыл в Бэттл-Крик с чеком миссис Хукстраттен, а партнеры ни на шаг не приблизились к цели. Оба Келлога дали им от ворот поворот. Уилл Келлог даже не пустил их на порог своей фабрики и в тот же день натравил на них своих адвокатов – теперь на территорию предприятия попасть было невозможно. Хотя местечко казалось вполне подходящим. Такие же обжитые крысами развалины, как бывшая «Мальта-вита», можно было снять, купить, обменять – однако Чарли как-то не очень представлял себе, как тут оборудовать производство. А с тех пор, как к ним присоединился Джордж, Бендер вообще потерял к фабрике всякий интерес.

– Ах, Чарли, – восклицал он, помахивая чертежами и выкладками, – мы построим себе чудненькую чистенькую фабрику, новехонькую от фундамента до крыши. Провались они пропадом, эти чертовы развалины! На что они нам? С нами теперь Джордж Келлог!

Хотя Чарли не противоречил, он никак не мог взять в толк – что в этом такого уж замечательного? Пока наличие в их компании Джорджа Келлога только вызвало лютую ненависть у собратьев по выпуску готовых завтраков да спровоцировало пару судебных исков по правомочности использования торговой марки, а это неизбежно повлекло за собой расходы – чтобы покрыть судебные издержки, снова пришлось тратить и без того оскудевший капитал миссис Хукстраттен (все нормально, бодро заявлял Бендер, обычное дело – бизнес стоит денег). Что же до самого Джорджа Келлога, то, хотя Оссининг снял для него у миссис Эйвиндсдоттер освободившуюся комнату, его словно и не существовало, а иногда не было даже сведений о его местонахождении. Кровать стояла нетронутой, купленная компаньонами одежда валялась по всей комнате, а ее мертвецки пьяный хозяин валялся где-нибудь на улице возле винного магазина или дрых на койке в тюрьме Маршалла. Дважды за это время Оссинигу приходилось нанимать кэб, тащиться двадцать четыре мили до тюрьмы и выкупать оттуда Джорджа – для Чарли так и осталось загадкой, почему в Бэттл-Крик не имелось собственной кутузки. В первый раз судья отпустил задержанного сразу, зато во второй (Джордж был в стельку пьян и сильно буянил) продержал в камере десять дней. Итак, с ними теперь Джордж Келлог – и что они от этого приобрели, кроме расходов на комнату, которой их замечательный компаньон не пользуется, да на еду, которую он не ест, предпочитая напиваться до полного бесчувствия?

Но сегодня Чарли обо всем этом не думал. Вечеринка вдохнула в него новую энергию, наполнила прежним энтузиазмом. Бендер знает, что делает. И Чарли просто наблюдал, как компаньон обрабатывает очередного местного толстосума. Келлог, конечно, полный псих, но это имя поможет Бендеру развернуться не хуже Форда и Рокфеллера. Да и вообще, сегодня Рождество, звонят церковные колокола, дети на улицах распевают веселые песенки, незнакомые люди поздравляют друг друга, в каждом окошке – свечка, на каждой двери – елочная гирлянда; а одна мысль о посещении «Красной луковицы» и подавно способна согреть душу. Оссининг вошел внутрь, и сразу несколько голосов дружно его поприветствовали.

Он выпил у стойки с Джоном Кринком – этот юноша был пациентом доктора Келлога и частенько тайком ускользал из Санатория, чтобы выпить. Кринк развлекал бармена шуточками и забавными историями из жизни Санатория, за что получал неизменную рюмку от заведения. Вскоре пришел Гарри Делахусси и угостил всю компанию. (Оссининг давно уже простил Гарри за то, что тот едва не вытолкал его взашей в первый же день – ведь в этом не было ничего личного, так?) Потом Чарли тоже заказал выпивку на всех. Так что веселье било в нем через край, когда он заметил сутулую, тощую фигуру Уилла Лайтбоди, притулившегося у окна. Чарли порывисто встал, уверенный в необходимости поздравить недавнего попутчика с Рождеством, и с кружкой пива в одной руке и тарелкой маринованных яиц в другой отправился в путь.

– Уилл! – вскричал Чарли и с размаху хлопнул доходягу по плечу. – Это я, Чарли Оссининг! Помните? В поезде?

На заляпанной кетчупом скатерти громоздились грязные тарелки, пустые стаканы, валялись скомканные салфетки, рыбные кости, остатки жареной картошки, из пепельницы торчали сигарные окурки. Уилл Лайтбоди поднял голову. Глубоко ввалившиеся глаза бессмысленно шарили по залу. Вид у Уилла был затравленный, изможденный – прямо не лицо, а сушеное яблоко. Вот что делает с человеком Санаторий, подумал Чарли. Худшему врагу не пожелаешь.