— Не кормить? — переспросила добрая женщина, вращая в пальцах полузолотой. — Это как же?

— А вот так, — ответил Эмери. — Полагаю, это ещё проще, чем накормить, не так ли?

— Ну, кому как, — протянула кухарка. — Ежели ко мне приходит голодный человек и просит, ну скажем, лепешку, так я отказать не могу.

— Матушка, я тебе еще денег добавлю, — взмолился Эмери. — Не корми его! — Он призадумался. — Согласен, работа твоя трудна, а мое поручение тебе и вовсе будет сверх сил. Он придет, думаю, когда уже все улягутся спать. Усталый, лицо бледное, глаза грустные. Волосы у него белые. Тебе покажутся — седыми, но не верь: он от природы такой. И рожа у него печальная не от неразделенной любви и даже не от голода, а тоже от природы. Есть такие люди, называются — меланхолики, а мой-то и вовсе редкой разновидности: меланхолик бьянка, что означает: «человек белый, страдающий разлитием желчи черной».

— Больной, что ли? — всполошилась кухарка. — Не зверь ли ты, что больного хочешь пропитания лишить?

Эмери подал ей второй полузолотой.

— Матушка, — проникновенным тоном молвил он, — я и сам болен: видишь — прихрамываю. Слуга мой — нерадивый болван и не желает работать, как должно; я же тебя о малости прошу — помоги мне привести его в чувство. Не бить же его, в самом деле!

Поразмыслив, кухарка сказала:

— Да, бить — совсем нехорошо. Сделаю, как просишь.

— Узнаю, что он как-нибудь все-таки поел, — изобью, — обещал Эмери. — У меня рука тяжелая.

Он постучал кулаком по столу, так что большой медный чан шевельнулся и лежавшая на его дне ложка стукнула о донце.

— Уговорил, уговорил, — кивнула кухарка. — Ещё полузолотой — и нигде, кроме как на помойке, твой белый чернохолик еды не сыщет.

— Я сразу понял, матушка, что у тебя государственный ум. — сказал на то Эмери, вручая ей третью монету.

Наутро Кустер имел еще более мрачный вид, чем обыкновенно. Эмери этого, естественно, не замечал. Денег у возницы не водилось, а кухарка проявила, как и обещала, удивительное бессердечие. Заказывая себе завтрак, Эмери добросовестно позабыл о слуге.

Кустер довольствовался морковью, позаимствованной из лошадиной кормушки. Эмери перекрыл ему еще один источник пропитания, когда приплатил хозяину гостиницы, попросив не давать Кустеру воды для умывания. Благоухающий навозом, он вряд ли сыщет благорасположение городских красавиц, так что и в этом направлении Кустеру будет искать нечего.

Сам же Эмери с удовольствием привел себя в порядок после дороги, переоделся в свежее и спустился к завтраку сияющий.

Отдав дань ветчине с сыром, фруктовому десерту и освежающему напитку из перебродивших ягод, Эмери вышел во двор гостиницы. Кустер поджидал его возле ворот.

— Что тебе? — небрежно осведомился Эмери.

Кустер неожиданно рассмеялся.

— Ваша взяла, господин! — сказал он. — Все буду делать, что прикажете. Только слуга из меня никудышный. На конюшне у меня ловко получается, а в комнатах вечно то роняю, то теряю, то порчу вещи...

— Это ничего, Кустер, это ничего, — снисходительным тоном отозвался Эмери, — я тоже очень плохой хозяин. У нас дома меня вся прислуга ненавидит. Вернусь — дам распоряжение, чтобы тебя накормили.

* * *

Подходя к дому Одгара, Эмери волновался. Он и сам не подозревал, что так распереживается, когда увидит места, где прошло детство Фейнне. Поневоле в его мыслях появлялся образ девочки — в облике теперешней Фейнне легко угадывался недавний ребенок, которым она была: явление абсолютной детской чистоты. Забавное личико сердечком, пушистые волосы, украшенные множеством ленточек и специальных фигурок для волос которые вплетают в косички и привязывают к распущенным прядкам: всевозможные зверюшки, звездочки, цветочки из костяных и золотых пластин. По этим улицам она ходила с важностью балованного ребенка, в этих кондитерских выбирала сладости — уж наверняка Фейнне была любимицей во всех здешних лавках, где продавали конфеты и игрушки!

Интересно, какие у нее родители?

Эмери постучал в дверь дома, который ему указали, и стал ждать. Ему открыли, выдержав надлежащую паузу. Слуга, немолодой и не слишком приятный внешне, осведомился — как доложить господам.

Эмери ответил:

— Меня прислала ее величество. Это касается госпожи Фейнне...

Слуга изменился в лице и быстро нырнул в глубину дома. Эмери вошел следом и остановился в прихожей. Дом был богатый и — редкость для богатых домов -чрезвычайно уютный. И что еще отметил про себя Эмери, очень чуткий к подобным вещам, — этот уют предназначался не для женщины, но для мужчины. Женщина, особенно из городской среды, понимает под «уютом» максимальное количество тканей: на окнах, на полу, на стенах, на сиденьях кресел и скамей. В доме родителей Фейнне ничего подобного не было: все очень сдержанно и в то же время удобно, под рукой: карта Королевства в красивой раме — вместо гобелена на стене; ровные каменные плитки, ведущие от входной двери к лестнице: несколько сундуков вдоль стен, в том числе, несомненно, и дорожный, для разъездов. На противоположной стене, тоже в красивой раме, — образцы тканей.

Слуга показался наверху лестницы и дрожащим голосом крикнул, вглядываясь вниз:

— Господин! Вы еще здесь? Простите! Пожалуйте сюда! Простите!

Эмери молча начал подниматься. У него появилось нехорошее предчувствие: судя по поведению слуги, все обстояло в Мизене еще хуже, чем он предполагал.

Эмери встретил господин Одгар. Он ждал наверху лестницы, очень бледный, с неподвижным лицом; только его обвисшие щеки немного подрагивали.

Увидев Эмери, он слегка отпрянул, но тотчас взял себя в руки.

— Простите, — сказал он вслед за своим слугой. — Я не ожидал, что вы приедете лично... И не ожидал, что вы окажетесь так молоды. Простите нас. Мы просто не ожидали.

— Давайте устроимся удобнее и поговорим, — предложил Эмери, стараясь говорить спокойно. Никогда прежде он не видел, чтобы люди много старше и солидней его были так взволнованы и так лебезили перед ним. Ему хотелось, чтобы господин Одгар успокоился. Пусть все встанет на свои места. Пусть молодой посланник королевы будет гостем, а владелец ткацкой мануфактуры — хозяином в своем доме.

Господин Одгар не сразу, но оценил предложение.

Он провел Эмери в маленькую комнату — свой кабинет. Там тоже имелись образцы тканей и сырья, а на столе лежали толстые книги, аккуратно переплетенные.

Эмери уселся в кресло, Одгар устроился за столом, поставил локти на одну из книг, что лежала раскрытой.

— Меня зовут Эмери, — представился гость.

— Очень... очень приятно. Я счастлив, что ее величество не забыла о моей просьбе, — пробормотал Одгар.

Эмери сказал:

— Знаете, мы учились вместе с Фейнне в Академии. Я за ней ухаживал.