Наконец, следует иметь в виду еще немаловажное обстоятельство. Из текста ПВЛ следует, что составлявший ее монах-летописец всячески старался удревнить время появления христианства на Руси и для этого даже придумал легенду о путешествии апостола Андрея по пути «из варяг в греки». Поскольку раскол христианства на католичество и православие состоялся лишь в 1054 г. совершенно невероятным представляется тот факт, что при подобном ярко выраженном стремлении автор летописи проигнорировал то обстоятельство, что основатель княжеской династии был христианином. Западные хроники совершенно определенно констатируют крещение Рорика, и, если верить А.Е. Мусину, начало христианизации населения Древней Руси исходило из его ближайшего окружения. Почему ни один из отечественных летописцев не обратил внимания на подобные факты также совершенно непонятно. Можно еще допустить, что в силу какой-то совершенно невероятной случайности деятельность Рорика не получила отражения в скандинавской, западноевропейской или древнерусской традициях, но возможность единодушного молчания всех трех из них практически равна нулю. Приведенные выше данные показывают, что вся гипотеза о том, что Рорик Фрисландский является летописным Рюриком, основывается лишь на сходстве имен и жизни обоих персонажей примерно в одно и то же время, не имея ни одного реального доказательства их тождества. Их отсутствие норманисты с лихвой восполняют своими предположениями, колеблющимися от сомнительных до абсолютно абсурдных, число которых ими возведено даже не в десятую, а в двадцатую степень. Разумеется, отсутствие реальных фактов нисколько не мешает им преподносить собственные догадки в качестве весьма вероятной или уже полностью доказанной научной теории. Вместе с тем анализ причин, ради которых призывались варяжские князья, в контексте исторической реальности той эпохи показывает принципиальную невозможность отождествления обоих персонажей. Если к этому добавить рассмотренное выше красноречивое молчание всех трех групп источников, в которых должна была отразиться деятельность Рорика, будь он на самом деле основателем древнерусской княжеской династии, то единственно возможным выводом из изложенного материала станет заключение о полной надуманности гипотезы отождествления.

Поскольку скандинавские саги не знают не только Рюрика, которого с натяжками еще пытаются выдать за Рорика, но и Синеуса и Трувора, братья основателя русской княжеской династии не пользуются любовью норманистов, сочинивших в отношении их теорию «ошибки перевода». Л.С. Клейн так обобщил ее различные варианты: «Скорее всего, в каком-то скандинавском или латинском тексте речь шла об одном Рюрике, а другие два брата появились в результате ошибки одного из передатчиков легенды, слабо знакомого со скандинавскими языками и латынью. В XIX в. полагали, что первоначальный текст был “Rurik und sine getruwen” (“Рюрик и его дружина”), но И. Первольф считал такое объяснение курьезным. Позже объяснили дело так: эпитеты Рюрика sig-niotr (верный) и thruwar (победоносный) были ошибочно прочтены как имена. Очень распространенное объяснение: в саге говорилось, что Рюрик пришел со “своим домом” (sin hous, sine hus) и “верной дружиной” (trej wory, thru varing, tru vor), откуда образовались Синеус и Трувор. В России это объяснение популяризовал известный дипломат генерал А.А. Игнатьев и принял Рыбаков. Но оно основано на плохом знании шведского языка. По самому последнему объяснению, обычное для военно-исторических сочинений латинское выражение “turbarum seneus” (“над толпами старейший”), поставленное после имени Рюрика, древний переводчик прочел как собственные имена — так родились Трувор и Синеус»{549}. Несостоятельность с филологической точки зрения «ошибки перевода» признают и туземные норманисты В.Я. Петрухин и Е.А. Мельникова, констатирующие, что «необоснованны и не соответствуют морфологии и синтаксису древнешведского языка попытки истолковать имена Синеус и Трувор как осмысленные летописцем в качестве личных имен древнешведские фразы “со своим домом и верной дружиной”, подразумевающие восхождение легенды к прототипу на древнешведском языке»{550}. Еще менее обоснованы предположения, что автор ПВЛ неправильно понял какой-то латинский текст. Нет ровным счетом никаких данных, позволяющих предположить, что шведы не то что в IX в., а даже в XII в. записывали какие-либо исторические предания на родном или латинском языках. Древнейшим шведским произведением такого рода является «Сага о гутах», датируемая XIII–XIV вв. и относящая существование Руси к готской эпохе. Считать, что шведские переселенцы в Восточной Европе начали записывать исторические предания ранее, чем это стали делать у них на родине, также нет ровным счетом никаких оснований.

Однако, несмотря на полное отсутствие доказательств и противоречие исторической реальности данным языкознания, норманисты упорно возвращаются к теории «ошибки перевода» (последняя попытка была предпринята Н.Н. Гриневым в 1989 г. и СЛ. Николаевым в 2012 г.). Почему? Первоначально таким образом норманисты хотели найти еще одно «доказательство» скандинавского происхождения Рюрика. Однако уже в XX в. в ходе раскопок трех центров Северной Руси, где, согласно летописи, сели три призванных варяжских князя, выяснилось, что обнаруженные там археологические данные категорически противоречат норманистской трактовке Сказания о призвании варягов. Выше уже говорилось о крайне незначительном количестве скандинавских вещей в Новгороде. В остальных двух центрах их еще меньше. В «Белоозерском округе само присутствие скандинавов, судя по археологическим находкам, слабо прослеживается не только в IX, но и в X в.»{551}. Отсутствие на Белом озере значительных серий вещей скандинавского происхождения отмечают и другие специалисты{552}. Что касается Изборска, то исследовавший его В.В. Седов отмечал, что «ни в домостроительстве, ни в культовых элементах, ни среди вещевых материалов не обнаруживается явных маркеров, указывающих на проживание выходцев из Скандинавии»{553}. В другом своем выступлении этот исследователь отметил единичность скандинавских находок на городище и особо подчеркнул, что «в археологических материалах Изборска проникновение скандинавов и пребывание дружины одного из легендарных братьев Рюрика (если подразумевать под ним скандинава. — M. С.) не находит какого-либо подтверждения»{554}. С тем, что в Изборске вряд ли проживал знатный скандинав, был вынужден согласиться и норманист А.Н. Кирпичников. Зато во всех трех городах в древнейших горизонтах культурного слоя была обнаружена западнославянская керамика (среди лепных сосудов Изборска VIII — IX вв. она составляет более 60%){555}, а в домостроительной традиции Изборска изначально преобладали наземные срубные дома, имеющие аналоги в домостроительстве бассейнов Вислы и Одера{556}.

Столкнувшись с очевидным несоответствием своих представлений о скандинавском происхождении варягов и отсутствием сколько-нибудь существенного количества скандинавских древностей или хотя бы тех артефактов, которые они могли бы выдать за скандинавские, в тех центрах, где, согласно недвусмысленному указанию летописи, находились резиденции трех варяжских князей, норманисты сделали весьма странные выводы. Часть из них вернулась к отрицанию существования братьев Рюрика, другая их часть пошла другим путем. Если скандинавских древностей нет в Изборске и Белоозере, значит, оба этих города должны находиться в другом месте. Некоторые норманисты стали утверждать, что раскопанные летописные Изборск и Белоозеро — это совсем не те Изборск и Белоозеро, где сидели варяги. Применительно к первому была вытащена из архива старая гипотеза Миллера, что Изборск — это на самом деле Иссабург, то есть город на реке Иссе. Натянутость подобного толкования названия древнерусского города, равно как и то, что от самой этой реки до Изборска по прямой 94 версты, нисколько не смутила норманистов. Сначала Д.А. Мачинский объявил, что река Великая, на которой стоит Псков, — это и есть река Иса, а впоследствии идею о том, что древний Изборск — это на самом деле Псков, активно пропагандировал C.B. Белецкий{557}. На роль Белоозера подбирали Киснему{558} или Крутик (последнюю — все тот же С.В. Белецкий){559}. Критерий для подобного кардинального пересмотра всех письменных и археологических данных был только один — наличие в выбранном месте хоть каких-то скандинавских вещей, позволяющих подогнать летописные и археологические данные под избранную концепцию. Нечего и говорить, что все подобные построения были шиты белыми нитками. Славянское происхождение названия города Изборска были вынуждены признать даже такие норманисты, как Т.Н. Джаксон и Т.В. Рождественская{560}. С археологической точки зрения ошибочность построений С.В. Белецкого показал Н.В. Лопатин{561}. Абсолютно безосновательны были попытки найти замену и летописному Белозерску{562}. Таким образом, попытка наиболее рьяных норманистов откровенно подогнать факты под излюбленную догму вызвала несогласие даже среди части их единомышленников. Настоящий ученый стремится к поиску истины даже в том случае, когда она противоречит его любимым теориям и фактам. Что он делает, когда объективные факты не соответствуют исповедуемой им теории? Как минимум остановится и постарается заною оценить истинность своей теории. Совершенно противоположным образом повела себя часть норманистов, постаравшись подогнать факты под собственную концепцию. В этом примере, как в капле воды, отразилась вся «научная» логика норманизма: если история не соответствует их гипотезы, то тем хуже для реальной истории.