В первые дни рейса это было не так заметно. Люди ещё не освоились с новой обстановкой, не имевшей ничего общего с прежней привычной жизнью. Их мысли были ещё позади, на оставленной Земле. Но постепенно эта своеобразная «инерция» начала ослабевать. И тогда все с яростью набросились на работу. Но не так просто было её найти. Добрая половина экипажа на всё, сравнительно короткое, время перелёта к Венере, казалась обречённой на безделье. Что, например, делать врачу экспедиции Андрееву, если все были совершенно здоровы и не нуждались в его помощи? Какое занятие могли придумать геолог Романов, биолог Коржевский или океанограф Баландин? Зайцев и Князев были не в лучшем положении. Все они остро завидовали астрономам, которым не надо было искать дела, — оно само шло им в руки. За бортом звездолёта расстилалось безграничное, неисчерпаемое поле деятельности. Поистине, астрономы были счастливые люди!

Но работа нашлась для всех. Прекрасно понимая, как опасно в условиях полёта не иметь определённого занятия, Белопольский приказал Зайцеву подготовить с помощью всех свободных участников экспедиции имевшиеся на борту самолёты, вездеходы и подводную лодку к работе на Венере, перебрать их механизмы, проверить и испытать все приборы и аппараты. Кроме того, он поставил перед старшим инженером корабля задачу — научить всех производить мелкий ремонт, чтобы каждый мог самостоятельно исправить незначительные повреждения. Топоркову было поручено научить Андреева и Коржевского работе на передвижных рациях, которыми были оборудованы все машины. Только они двое ещё не умели пользоваться радиоустановками.

В красном уголке регулярно (по уплотнённому графику) проводились занятия по астрономии, звёздной навигации, механике и теории звездоплавания.

— На космическом корабле каждый должен уметь заменить любого другого, — сказал Константин Евгеньевич. — Для многих из нас этот полёт первый, но для всех не последний. Учиться необходимо всё время.

Но, несмотря на такую нагрузку, как-то так получалось, что у каждого оставалось свободное время, которое нечем было заполнить, и это были самые тяжёлые минуты. Стоило человеку оторваться от дела, как тотчас же подкрадывались мысли о Земле, о близких людях, и незаметно возникало чувство тоски. В такие моменты члены экипажа устремлялись на радиостанцию — «читать» бортовой журнал Топоркова. Никакого журнала, конечно, не было. Разговоры с Землёй записывались автоматически на ленте магнитофона. Прослушав свой последний разговор с женой или другим родственником, люди успокаивались.

Выйдя из лифта, Мельников направился к рубке управления. Ярко освещённые коридоры были пустынны и безмолвны. Тишина, царившая на звездолёте, никогда не нарушалась. Двенадцать человек не могли заполнить исполинский корпус корабля, и невольно казалось, что в нём никого нет. В первые дни это было неприятно, но постепенно люди привыкли.

Звездолётом управлял автопилот. Войдя в рубку, Мельников внимательно прочитал записи всех приборов. Лента локатора показала, что за несколько минут до его прихода, на расстоянии трёх тысяч километров пролетел небольшой метеорит, исчезнувший задолго до того, как звездолёт достиг этой точки. Направление полёта не изменялось.

Привычно нажимая нужные кнопки, Мельников проверил состояние всех частей корабля. Разноцветные лампочки давали успокоительные ответы. Всё было в порядке. Он заметил, что в каюте номер восемь открылась дверь — соответствующая ей лампочка загорелась красным светом, — и подождал, чтобы она закрылась. Но прошла минута, а красный свет не сменился зелёным. Тогда он включил экран и соединил его с восьмым номером. Появилась внутренность каюты.

В ней находился геолог Василий Романов. Услышав звонок вызова, он повернул голову.

— Почему не закрыли дверь? — спросил Мельников.

— Виноват, товарищ начальник!

— Делаю вам замечание. В космическом рейсе рассеянность недопустима.

Геолог метнулся к двери с такой стремительностью что, вероятно, больно ударился о раму. Мельников улыбнулся и выключил экран.

Хотя «СССР-КС3» почти не угрожала опасность со стороны метеоритов, на нём свято соблюдался закон космических рейсов — все двери и люки всегда должны быть герметически закрыты.

Из рубки Мельников направился в обсерваторию.

Она занимала всю носовую часть звездолёта. В противоположность другим помещениям, не имевшим никаких внешних отверстий, здесь были широкие окна-иллюминаторы. Они закрывались снаружи пластмассовыми щитами. Многочисленные астрономические инструменты, вычислительные машины новейшей конструкции, тут же помещавшаяся фотохимическая лаборатория — всё это оставляло мало свободного места.

Пайчадзе и Второв возились у спектроскопа, Орлов приник глазом к окуляру рефрактора, Белопольского ни было.

— Где Константин Евгеньевич? — спросил Мельников.

— Сейчас придёт, — ответил Пайчадзе, не оборачиваясь.

Здесь царила атмосфера напряжённого труда. Не желая мешать астрономам, Мельников подошёл к стене и, нажав кнопку, отодвинул в сторону плиту, закрывавшую окно.

Знакомая, много раз виденная картина звёздного мира раскинулась за бортом. Неподвижными точками горели вечные огни Вселенной. Туманная вуаль Млечного Пути неясно проступала на «самом горизонте».

Прямо перед собой Мельников увидел висящий в пространстве косматый, с огненными выступами протуберанцев, ослепительно сверкающий шар Солнца. Звездолёт летел повернувшись к нему правым бортом.

Из всех зрелищ, которыми богато одаряла звездоплавателей Вселенная, зрелище висящего в пустоте Солнца было самым поразительным. Человек привык видеть его диск у себя над головой или перед собой, на горизонте. Но с борта корабля картина была совсем иной. Казалось, что Солнце светит снизу. Хотя на звездолёте не существовало чёткого ощущения, где «низ» и где «верх», звездоплаватели не могли отделаться от впечатления, что корабль находится выше Солнца. Почему это так происходило, никто из них не мог понять, но все одинаково поддавались этому странному обману зрения.

Мельников посмотрел назад, стараясь увидеть Землю, и вскоре нашёл её. Крупная голубая звезда сияла спокойным светом. Рядом с ней жёлтым огоньком виднелась Луна. Очень красива была эта звёздная пара.

Там, на этой затерявшейся в просторах Вселенной блестящей точке, было всё, что составляло смысл жизни экипажа «СССР-КС3». И там же была Ольга…

Мельников отвернулся от окна. Он старался не думать об Ольге, но это плохо удавалось. Мысли всё время возвращались к жене. Её образ всегда был перед его глазами. За время трёх предыдущих рейсов он редко вспоминал покинутую Землю, а теперь думал о ней постоянно. Прошло только десять дней, а он уже скучал и томился разлукой. Впереди были долгие, бесконечные три месяца. Но ни разу не явилось сожаление. Если бы можно было вернуться в прошлое, он снова согласился бы лететь. Жизнь вне космических рейсов казалась ему немыслимой. И одновременно с желанием вернуться на Землю в душе Мельникова было другое — вперёд, к цели! В этом двойственном чувстве он не мог и не хотел разбираться. Стремление к Земле и стремление к Венере непонятным образом не мешали друг другу.