– Вот тут мы с королевой. Помнишь, как все они приветствовали тебя в тот вечер? И опять так будет. Ты станешь еще лучше, чем тогда, Тоби, еще лучше, чем когда бы то ни было!

Джилл заботливо укрывала его на ночь и совершенно без сил валилась на раскладушку, которую она поставила рядом с его кроватью. Среди ночи ее будили ужасные запахи и звуки, издаваемые опорожняющимся кишечником Тоби. Она с мучительным усилием вставала, подмывала Тоби и меняла ему пеленку. Пока она справлялась с этим, наступало время идти готовить ему завтрак и начинать еще один день.

Еще один – в бесконечной веренице дней.

С каждым днем Джилл давила на Тоби чуть сильнее, подталкивая его чуть дальше. Ее нервы были настолько напряжены, что, если она чувствовала, что Тоби не старается, она била его по лицу.

– Мы им покажем, – свирепо говорила она. – Ты обязательно поправишься!

Джилл была в состоянии физического изнеможения от этой нещадной гонки, которой она себя подвергла, но, когда она ложилась ночью в постель, сон не шел к ней. Слишком много видений проносилось у нее в мозгу, словно сцены из старых фильмов. Вот она и Тоби в окружении толпы репортеров на Каннском фестивале… Президент у них дома в Палм-Спрингс, он говорит Джилл, как она красива… Поклонники, толпящиеся вокруг нее и Тоби на премьере… Золотая пара… Вот Тоби поднимается, чтобы принять медаль, и падает… падает… Она незаметно засыпала.

Иногда Джилл просыпалась от внезапной, резкой головной боли, которая никогда не проходила. Тогда она лежала в темноте, борясь с этой болью, до восхода солнца, а там уже пора было кое-как подниматься.

И все начиналось с самого начала. Казалось, будто она и Тоби – единственные люди, уцелевшие после какого-то давно забытого катаклизма. Ее мир сжался до размеров этого дома, этих комнат, этого человека. Она безжалостно погоняла себя от зари и до поздней ночи.

Она погоняла и Тоби, своего Тоби, заключенного в аду, в мире, где существовала только Джилл, которой он должен слепо повиноваться.

Медленно тащились монотонные и мучительные недели, превращаясь в месяцы. Теперь, завидя идущую к нему Джилл, Тоби начинал плакать, потому что знал, что его ждет наказание. С каждым днем Джилл становилась все неумолимее. Она насильно двигала безвольные, бесполезные конечности Тоби до тех пор, пока это не превращалось для него в непереносимую пытку. Он издавал жуткие булькающие звуки, умоляя ее перестать, но Джилл говорила: «Нет, еще не пора. Надо продолжать, пока ты вновь не станешь человеком, пока мы не покажем им всем!» И она продолжала месить его измотанные мышцы. Тоби был беспомощным младенцем в оболочке взрослого человека, растительным организмом, он был никем. Но когда Джилл смотрела на него, она видела его таким, каким он должен стать, и заявляла: «Ты будешь ходить!»

Она ставила его на ноги и, поддерживая, переставляла ему ноги одну за другой, так что у него получалось что-то вроде гротескной пародии на движение, и сам он походил на пьяную, раздерганную марионетку.

У Джилл участились головные боли. Голова могла заболеть от яркого света, сильного шума или внезапного движения. «Надо показаться врачу, – думала она. – Потом, когда Тоби поправится». Сейчас было не время и не место заниматься собой.

Только Тоби!

Джилл походила на одержимую. Одежда свободно болталась на ней, но она не знала, насколько она потеряла в весе и как выглядит. Ее лицо похудело и вытянулось, глаза провалились. Ее когда-то прекрасные, блестящие черные волосы стали тусклыми и свалявшимися. Она этого не знала, а если бы и знала, то ей было бы все равно.

Однажды Джилл нашла под дверью телеграмму с просьбой позвонить доктору Каплану. Некогда. Надо продолжать работу.

Дни и ночи слились в какое-то кафкианское мелькание, состоящее из купания Тоби, его гимнастики, смены его белья, его бритья, его кормления.

А потом все сначала.

Она купила Тоби тележку для ходьбы, привязала к ней его пальцы, а сама переставляла его ноги, поддерживая, стараясь показать ему движения при ходьбе, водя его взад и вперед по комнате, пока не засыпала на ногах и не переставала понимать, где она, кто она и что делает.

Однажды Джилл полночи провела возле Тоби, а потом ушла к себе в спальню и там впала в тяжкое полузабытье перед самым рассветом. Когда она проснулась, солнце стояло высоко в небе. Она проспала далеко за полдень. Тоби не кормлен, не вымыт, не переодет! Он лежит там, в своей постели, совершенно беспомощный и ждет ее; наверное, он уже в панике. Джилл попыталась встать и поняла, что не может двинуться. Она была во власти такой безумной, пронизавшей ее до самых костей усталости, что ее обессиленное тело больше не желало ей повиноваться. Она лежала в беспомощности, понимая, что проиграла, что все было напрасно, все эти адские дни и ночи, месяцы мучений, все было бессмысленно. Ее тело предало ее, как предало Тоби его тело. У Джилл больше не осталось сил, чтобы передать их Тоби, и от этого ей хотелось плакать. Все было кончено!

От двери спальни до нее донесся какой-то звук, и она подняла глаза. В дверях стоял Тоби, один, вцепившись дрожащими руками в свою тележку для ходьбы, а его губы издавали неразборчивые, хлюпающие звуки и кривились в мучительном усилии что-то произнести:

– Дж-и-и-и-и-х… Дж-и-и-и-и-х…

Он силился сказать «Джилл». Она безудержно разрыдалась и никак не могла остановиться.

С этого дня дела Тоби пошли на поправку с феноменальной быстротой. Теперь он и сам понял, что выздоровеет! Тоби больше не протестовал, когда Джилл требовала от него того, что было выше его сил. Наоборот, он был рад этому. Он хотел выздороветь – ради нее. Джилл стала его богиней. Если раньше он любил ее, то теперь он ее боготворил.

И с Джилл тоже что-то случилось. Раньше она боролась за собственную жизнь; Тоби был просто орудием, которым ей пришлось воспользоваться. Но теперь все переменилось. Тоби словно стал частью ее самой. Они вместе – одно тело, один разум, одна душа, они одержимы одной целью. Им обоим пришлось пройти через суровое испытание. Его жизнь оказалась у нее в руках, и она спасла ее, выпестовала и укрепила ее. Теперь Тоби принадлежал ей точно так же, как она принадлежала ему.

Джилл изменила Тоби диету, чтобы он начал набирать потерянный вес. Каждый день он проводил время на солнце и совершал длительные прогулки по участку вокруг дома, сначала с помощью тележки для ходьбы, потом просто с палкой, и набирался сил. Наступил день, когда Тоби пошел самостоятельно, и они отпраздновали это событие, устроив в столовой ужин при свечах.

Наконец Джилл решила, что Тоби можно показать. Она позвонила доктору Каплану, и его медсестра немедленно их соединила.

– Джилл! Я ужасно волновался. Пытался звонить, но никто ни разу не поднял трубку. Я послал телеграмму и, не получив ответа, подумал, что вы куда-то увезли Тоби. Он… он?

– Приезжайте и посмотрите сами!

Доктор Каплан не мог скрыть своего изумления.