Продолжая скоблить рану, Айша заглянула Орму в лицо. На бледной коже мелкими каплями блестел пот, глазницы ввалились синими кругами, нос заострился.

Айша отложила нож, щедро мазнула варевом из кувшина на рану. Подождав, мазнула еще. Ярл оставался неподвижен – ни единого движения, только хриплое дыхание и тяжело вздымающаяся грудь. Притка наложила сверху на мазь длинную полосу ткани, найденной на одной из полок, протянула под спиной ярла, обернула вокруг его груди, перекинула на плечо, сделала еще виток. Чтоб просунуть ткань под спину, ей приходилось, обнимая его, приподнимать обеими руками. Каждый раз, делая новый виток, Айша чувствовала его горячее тело и невесть почему хотела прильнуть к нему еще ближе, просочиться внутрь, наполнить своей силой. Когда-то давно с той же страстью она молчаливо просила силы Бьерна. Бьерн был нужен ей, а Орму была нужна она…

Айша понимала, что происходит, но не желала верить – спорила каждым вздохом, каждым движением. Орм не смел умирать, он мог бы долго жить – ходить в походы, любить женщин…

– Он уходит, ..

Она ощущала это, как ощущала бы собственную смерть. Голос дрогнул, рассыпался коротенькими прерывистыми словами:

– Харек, про тебя говорят – «зверь Одина». У тебя нюх зверя. Если ты пойдешь за ним, то сможешь найти его? Найти там, за краем жизни?

Фразы спотыкались. В дверь ломились, что-то выкрикивали. Кажется, о каком-то отряде, идущем к усадьбе, или об отряде, который уже пришел. Требовали ярла…

– Ты не умрешь. Твое тело очень быстро заживает, быстрее, чем у обычного человека, поэтому ты не умрешь. И у тебя будет время вернуть Орма назад. Ты понимаешь? – торопилась Айша.

– Нет.

Короткий ответ поверг притку в бессильную тоску.

Объяснять что-то Хареку было глупо. Да и как объяснишь за краткое время то, что впитывалось в тебя годами, что вросло в плоть, что, пугая обычного человека, никогда не напугает болотную душу?

Стук в двери сбивал и без того путающиеся мысли – Айша сдавила виски ладонями, закачалась, Она могла вычистить рану, могла положить в нее луковый бальзам, но вернуть ярла с кромки, с тонкой грани, где все души на миг задерживаются, пред тем как уйти в ирий, задерживаются, чтобы бросить последний взгляд назад, на свои бренные тела и тех, кто провожает их в последний путь, – не могла…

Слатич озадаченно сопел у двери, сдерживал натиск незваных гостей – не вмешивался, но и двери не открывал.

– Не бойся. Ты вернешься. С ярлом или без, но вернешься. Верь мне… – все-таки еще раз попыталась Айша.

Желтый звериный огонь полыхнул где-то глубоко в узких зрачках Волка, опалил Айшу осознанием простой мысли: Хареку вовсе не нужно что-то понимать – он чувствует.

– Веришь? – выдохнула притка.

Отзываясь на ее мысли, Харек ухмыльнулся, блеснул белизной зубов:

– Нет. Но я не умею бояться…

Когда они ворвались в избу, Айше было уже все равно. Сидела на заднице подле лавки, где лежали рядышком два бездыханных тела, держала в измазанной кровью ладони холодные пальцы Орма и пустым взглядом смотрела на вбегающих в избу воинов. Те ломанулись толпой, смяли по пути могучего Слатича, кружком обступили девку.

Айша не сразу поняла, что этих воинов не было в их отряде, что одежда на них посвежее и почище, чем у пришедших с Ормом, но сами они выглядят не менее усталыми и измученными. Только когда люди расступились, пропуская вперед невысокого крепыша с длинными руками, широкой грудью, черной бородой и кудрявыми черными волосами, обрамляющими круглое лицо, она разжала окровавленные пальцы и отпустила Орма.

– Черный конунг… – узнала она.

– У нее нож, конунг, – предостерегающе сказал кто-то в толпе. А другой голос добавил:

– Она безумна.

Пытаясь протестовать, Айша потрясла головой, вытянула руку, указывая на Харека. На глаза попался зажатый в собственной руке длинный нож. Какое-то время Айша удивленно взирала на испачканное в крови лезвие, затем перевела взгляд на свою грудь, в кроваво-гнойных пятнах, живот…

Выронив нож, Айша перевернулась на четвереньки, выплеснула на пол зеленую рвоту. Ее трясло, холод пробирал все тело, полз длинным змеем по позвоночнику, жег изнутри.

Грубые мужские руки схватили ее, подняли. Прямо перед ней оказалось лицо конунга. Айша не успела удивиться, откуда в усадьбе вдруг появился Хальфдан со своими людьми, лишь отметила: «Верно, они заранее знали, куда следует бежать от детей Гендальва…». Ее поставили на ноги, вцепились в плечи, развернули лицом к лавке.

– Зачем ты убила их?! – гневным клекотом ворвался в уши вопрос Черного конунга.

Не желая смотреть на лавку, где лежали, обратившись друг к другу белыми мертвыми лицами, ярл и его самый верный друг, Айша закрыла глаза. В наступившей темноте желтые зрачки Харека насмешливо сузились: «Я не умею бояться». «Тогда – выпей», – сказала она и протянула ему плошку с едким и сладким варевом. Она недолго готовила это зелье – убивать всегда легче, чем возвращать к жизни. Когда Волк пил, высоко задирая острый подбородок, на его шее двигался, будто живой, острый кадык. Вверх-вниз, вверх-вниз… И она рубанула лезвием ножа где-то рядом с кадыком, поперек, словно желая прервать его движение. Из горла Харека на нее брызнула горячая струя, смешалась с уже подсыхающей кровью Орма. Волк захрипел и выронил плошку. Если б не яд, он еще мог бы сопротивляться, но зелье отобрало у него силу. Ту самую силу, которую даровали ему его боги… Он даже не мог мигать или шевелить губами, поэтому завалился на лавку как полено – не разгибаясь. Айша сама разогнула ему руки и ноги, сама набрала в плошку немного его крови, сама, заткнув тряпицей рану на его шее, повернула его голову к ярлу. Потом разжала тем же ножом стиснутые зубы Орма и влила ему в рот крови Харека. А потом запела, созывая незримых кромешников…

– Говори!

Боль отрезвила Айшу, заставила открыть глаза.

– Что? – прошептала она.

– Ты убила моих людей? – Хальфдан спрашивал, но держали ее другие. Они стояли за спиной притки, поэтому Айша не могла различить их лиц. Один старательно тряс ее голову, дергая за обрезанные волосы.

Притка обвела взглядом заполнивших избу мужчин, удивилась – какие они разные и какие одинаково обеспокоенные и сердитые!

– Говори! – Ее опять дернули за волосы.

В горле было сухо – эту ночь она не спала, сидела рядом с Ормом и Хареком, сжимала в ладони руку ярла и пела, пела, пела, чтоб пришли те, кто живет меж мирами живых и мертвых, чтоб простили и сберегли… Но те, кто пришел на ее зов, лишь отобрали остатки сил.

– Нет, – выдохнула она, стараясь говорить громче: – Я не хотела…

Люди забурлили, зашумели, изба наполнилась звуками, запахами, тенями. Кто-то обвинял ее во лжи, поминал о ноже в ее руке. Кто-то утверждал, что она спятила.

Плотный мужичок подступил к лавке, склонился над Хареком, потом перешел к Орму. На вопросительный взгляд конунга отрицательно помотал головой, развел руки в стороны. Неизвестно как возле него очутилась Скъяльв – бледная и тонкая, как тень.