В свою очередь, теперь, когда я понимаю, что при всей своей силе Deep Blue по-прежнему мог допускать нелепые ошибки и неточности, становится объяснимым, почему он просмотрел вечный шах в конце 2-й партии. Учитывая его колоссальную способность к расчетам, данный промах кажется странным, но не невероятным. Если бы я знал обо всем этом во время матча, история могла бы сложиться по-другому. Моя преждевременная сдача 2-й партии и порожденная этим буря эмоций и посторонних мыслей практически лишили меня возможности играть нормально.

Безусловно, я сожалею об этом, но считаю мое состояние шока и растерянности на тот момент совершенно оправданным. В 1997 году игра Deep Blue была для меня совершенно непостижима, и IBM сделала все, чтобы сохранить ее таковой. Возможно, в стане соперника и не происходило ничего такого, что стоило бы от меня скрывать, но они решили разжечь мои подозрения и действовать так, словно им есть что утаивать. Они специально устроили целую эпопею с распечатками записи 2-й партии, поскольку, если бы они показали их Кену Томпсону и тот не нашел в них ничего плохого, это могло бы частично развеять мои опасения и вывести меня из состояния стресса.

Перед 4-й партией мой агент Оуэн Уильямс сказал организаторам: если Томпсон не получит запрошенные распечатки по 2-й партии, то он не явится на игру как член апелляционного совета. IBM восприняла это как предупреждение о том, что я тоже могу не прийти, и предупредила СМИ, что партия, возможно, не состоится. За 30 минут до начала игры мы получили от Ньюборна сообщение о передаче распечаток в апелляционный совет, но, когда мы прибыли на 35-й этаж, Томпсон сказал, что ему передали информацию только по варианту с 37.Фb6. В отсутствие лог-файлов, касающихся других ходов и позволяющих воссоздать контекст, эти сведения были для нас бесполезными.

Скрытность и враждебное отношение команды соперника проявлялись и множеством других способов. Например, вот что написала газета The New York Times после 5-й партии: «Журналист Джефф Киселофф, нанятый компанией IBM для освещения на веб-сайте положения дел в лагере Каспарова, был уволен после того, как включил в свою статью негативные комментарии болельщиков чемпиона мира по поводу игры Deep Blue. По приглашению IBM гроссмейстеры Джон Федорович и Ник де Фирмиан участвовали в работе над дебютной книгой компьютера, хотя никто из команды Deep Blue не сказал об этом публично, даже когда на пресс-конференции их прямо спросили о привлечении дополнительных помощников. Между тем г-н де Фирмиан подтвердил, что они с Федоровичем принимали участие в проекте, однако отказался от любых обсуждений, сославшись на то, что IBM настояла на подписании договора о неразглашении».

Все это вынудило мою маму заметить: «Это напоминает мне твой первый матч с Карповым (1984/85). Тогда тебе пришлось сражаться не только с Карповым, но и с советской бюрократической машиной. А теперь, спустя 13 лет, тебе приходится биться с суперкомпьютером и капиталистической системой, которая использует свои методы психологической войны». (Если мамины слова о «капиталистической системе» кажутся вам марксистским анахронизмом, вспомните, как взлетела цена айбиэмовских акций после первого матча!)

Между тем матч продолжался, и в 4-й партии мне предстояло играть черными. Понятно, что я не хотел повторения ужасной 2-й партии, в которой машина и человек фактически поменялись ролями: компьютер вел сильную стратегическую игру и достиг подавляющей позиции, а я переставлял фигуры в пассивной обороне. Затем компьютер пошел на прорыв с целью реализовать свое преимущество, но допустил тактический промах, которым я мог воспользоваться, чтобы неожиданно форсировать ничью (как все тогда думали). Да, во 2-й партии все перевернулось с ног на голову. В 4-й же и 5-й партиях оба игрока должны были выступать в своих привычных амплуа.

В 4-й партии я избрал гибкую защиту и после нескольких посредственных ходов Deep Blue получил крепкую позицию. Неспособность компьютера логически связывать отдельные ходы, как это делают люди, по-прежнему давала о себе знать. Он продвинул пешки на королевском фланге и, кажется, забыл о них, найдя иные продолжения, что выглядело очень странно. Безусловно, у подобной объективности есть свои плюсы, но недаром мы говорим, что даже плохой план лучше отсутствия всякого плана, по крайней мере в человеческих шахматах. Понимая, что у вас есть схема, но следовать ей не удается, вы можете прийти к полезному выводу. Если же вы действуете бесцельно, от шага к шагу, от решения к решению, будь то в политике, бизнесе или шахматах, вы ничему не научитесь и станете разве что умелым импровизатором.

Компьютер стремился развить давление, но при этом он создал слабости в собственной позиции. На 20-м ходу я пожертвовал пешку, чтобы активизировать фигуры и нарушить баланс сил в свою пользу. Компьютер снова сделал пару странных ходов, поспешно названных комментаторами «неуклюжими» и «бессмысленными». Гроссмейстер Роберт Берн высказал удивление: «Как ему удается так сильно играть в один день и так глупо — спустя пару дней?» Между тем я уже понимал, что, какими бы глупыми и неуклюжими ни выглядели ходы Deep Blue, они на самом деле далеко не бессмысленны. Пусть машина не применяет целенаправленную стратегию, как это обычно делают люди, но выбранный ею ход получает наивысшую оценку потому, что оценочная функция нашла что-то весьма привлекательное в создаваемых этим ходом позициях. Другими словами, компьютер, как и любой гроссмейстер, имеет свой стиль игры, хотя и весьма своеобразный. Ход, который сделал экс-чемпион мира Тигран Петросян, прославившийся своим оборонительным стилем, может не иметь смысла с точки зрения такого агрессивного игрока, как я. В моей партии этот ход оказался бы слабым, но в партии Петросяна — весьма эффективным, поскольку Железный Тигран хорошо его понимал и знал, что за ним последует. Конечно, Deep Blue мог делать действительно плохие или бессмысленные ходы, но он был достаточно силен, чтобы использовать эту присущую компьютерам непоследовательность себе во благо.

Четвертая партия показала это как нельзя лучше и стала для меня еще одним тяжелым разочарованием. Я упустил одну хорошую возможность для атаки, но сохранял явное преимущество вплоть до эндшпиля, когда компьютер, совершив серию непредвиденных мною маневров, добился ничьей. И сегодня, анализируя позицию после 36-го хода, я не могу поверить, что не сумел ее выиграть, — более того, эта позиция, вероятно, даже не является объективно выигранной. В окончании с двумя ладьями и конем у каждой стороны все складывалось в мою пользу: черные фигуры, включая короля, были более активны, пешки противника — изолированы и уязвимы. По моим прикидкам, играя с очень сильным гроссмейстером, я одержал бы победу в четырех из пяти партий.

Создавалось впечатление, будто Deep Blue специально манил меня близкой победой, в то время как сам реализовывал план ничьей. Материал на доске постепенно редел, и из-за усталости расчеты давались мне все тяжелее. Победа, которая, как я был уверен, ждала за углом, так за углом и оставалась. Комментаторы и, позже, аналитики удивлялись не меньше меня и пытались найти в моей игре ошибки, позволившие Deep Blue соскочить с крючка в эндшпиле. Но, хотя я играл небезупречно, по всей видимости, выигрыша здесь попросту не было. Любой сильный игрок может объяснить, почему позиция черных однозначно лучше, но даже гроссмейстеры с мощными шахматными движками не в состоянии указать путь к победе. Так закончился еще один изнуряющий и деморализующий поединок с машиной.