Не каждый день приходится видеть, как гаснет солнце – неописуемо и прекрасно. Не так ли вспыхивает жизнь человеческая, возгораясь поутру, ярко сверкая в полдень и угасая, когда наступает ночь?

Да, именно так. Различие только в длительности «дня». У некоторых – это семьдесят лет, у некоторых – тысяча, у некоторых – неделя. А у других вот ровно триста шестьдесят два года. Хороший возраст. Его!

Вновь подошел Ратан.

– Это бесчестно, сударь, – возмущенно заявил он, – уже темнеет. У наших людей затекли ноги. Напомню, если вы не выполните договор, то, скорее всего, Его высокопреосвященство не сможет гарантировать вашу безопасность после сдачи в плен. Бросайте же оружие!

Гор выплюнул травинку, которую жевал, и тяжело вздохнул. Вставать с камня, к которому он уже привык за пять часов, ужасно не хотелось.

– Извините, сударь, но вам, пожалуй, придется считать меня бесчестным человеком, – нехотя выговорил он.

– Да что вы говорите, сударь? – опешил полковник.

– Да то, что вы, сударь, слышите. Я считаю вашего кардинала подлецом, не стоящим даже дерьма тех людей, которые пять часов назад прошли мимо. И я лучше сдохну, чем сдамся ему на милость.

Ратан молчал ровно секунду, затем открыл рот, чтобы закричать.

При свете почти погаснувшего светила суть их беседы, мимику и жесты было уже трудно уловить, поэтому Гордиан, прикрывшись Ратаном как естественным щитом, молча нацепил на голову шлем, опуская забрало. Ноктовизор, вмонтированный в стекло, сработал автоматически, ночь раскрасилась оттенками зеленого, и он смог отчетливо видеть стоящие на расстоянии сотни метров молчаливые ряды морских мушкетеров.

– Измена-аааа! – закричал Ратан, надрывая глотку.

– Отнюдь, сударь, – молвил Гор и разрядил оставшиеся в магазине патроны прямо в голову королевскому полковнику.

Выстрелов оказалось ровно четыре, и они ровненько вошли в затылок развернувшегося офицера, разорвав его лицо на тысячи осколков. Так, с половиной головы, «без лица», тот и повалился на землю.

– Счастливого Хеб-седа, мастер Ратан, – сказал Фехтовальщик и вырвал меч из ножен на поясе мертвеца.

Недоступный ни пулям, ни саблям доспех, ноктовизор, позволяющий ему видеть в темноте, и мастерство консидория – не плохой зачин для ночной драки с бездоспешными морпехами. Гордиан прокрутил клинком пару восьмерок, разминая тело и привыкая к весу незнакомого оружия.

Десять тысяч бойцов бежали к нему!

* * *

Король и герцог смотрели на пылающий город и на схватку, пылающую в нем. Перед ними танцевал Господь Гор, с обнаженным мечом, отрубающий руки и рассекающий черепа. Король и герцог смотрели через небольшой экран монитора, который держал перед их лицами склонившийся в полупоклоне викарий.

За прошедшие два месяца викарий осунулся и побледнел, спина его покрылась множеством глубоких рубцов. Амир, раздраженный результатами сделки, спасшей его бессмертную кардинальскую жизнь, собственноручно забил бедолагу кнутом почти до смерти, а затем согнал с должности и отправил к Его величеству в качестве обычного техника-связиста.

Решение было взвешенным. С одной стороны, викарий отлично разбирался в оборудовании церкви, а с другой – Амиру требовалось приглядывать за королем. Его величество прекрасно осознавал двойной смысл назначения, однако не слишком беспокоился по этому поводу, ведь средств наблюдения за тем же Амиром хватало и у него. Что же касалось кнута и ободранной спины бывшего клерикального чиновника, то эшвенский монарх, безусловно, считал подобное наказание слишком мягкой мерой, но вмешиваться опять же пока не стал. В конце концов, рабы церкви – это ее рабы, а посадить бывшего викария на кол за мелкие погрешности, неизбежные при работе с таким сумасбродным правителем, как он, всегда успеется.

Его величество при этой мысли ухмыльнулся, хотя в данный момент его более занимал совсем другой человек. Неизмеримо более важный для мирового расклада, нежели несчастный церковный раб, пусть совсем недавно пребывавший на должности кардинальского секретаря. Мысль о коле, любимом хобби в дни покоя и скуки, просто слегка позабавила его усталые нервы.

Однако в следующую секунду улыбка сошла с лица короля. Сдвинув брови, Его величество отвернулся от экрана с пляшущим на нем Гором и обратил напряженное лицо к лорду Хавьеру. Ему нужно было сказать кое-что, и он начал издалека.

– Пламя! – воскликнул он, указывая рукой на панораму пожарищ, что раскинулась за спинами умирающих под мечом Гордиана морпехов; маленький экран был потрясающе четок и передавал картинку во всем многоцветии мельчайших деталей. – Во вселенной, сударь, нет почти ничего, что могло бы сравниться с пламенем по силе гипнотического эффекта. Рядом с огнем пожарищ я смог бы поставить лишь ужимки изувеченного под пыткой или крики истребительной битвы, когда армии сходятся в рукопашной. Очень скоро, надеюсь, я смогу насладиться всем этим!

– Вы о битвах или о боли? – переспросил Хавьер, также глядя сквозь морпехов и Гора на пылающий на заднем плане портовый город. – Рабов для превращения в инвалидов вам хватает и сейчас, разве нет?

С этими словами Хавьер ослепительно сверкнул белозубым оскалом и пнул викария, склонившегося перед ними.

– Взять хоть этого, например! Какая серьезная морда для рабского отродья! – Он вытащил нож и легонько ткнул лезвием в щеку викарию. – Я бы сделал ему раскрой от уха до уха, чтобы всегда улыбался. Впрочем, сейчас ночь, порез может выйти криво, пожалуй, сделаю это утром… Ты как насчет вечной улыбки, а, братец?

Из маленькой ранки, образовавшейся в месте укола, тонкой струйкой потекла кровь, но викарий даже не шевельнулся. Молча и неподвижно он стоял в полусогнутой позе, словно статуя, удерживая перед господами цветной экран. Бледные щеки, казалось, стали еще белей.

Боринос прищурился. Смысл сказанного Хавьером нравился королю, однако не нравился сам говорящий. Кроме того, Юсуф был приставлен лично к Его величеству, и какому-то герцогу не пристало тыкать в него ножом.

Впрочем, герцог как раз был не «какой-то».

– Я имел в виду все три предмета, – уточнил король, возвращаясь к прерванному выходкой разговору, – и боль, и битву, и горящие города. Как только город будет зачищен, наш флот отплывет на север, в направлении моей недостроенной столицы. В Харториксе я не оставлю даже гарнизона, здесь мы просто вырежем все население. Никаких пыток, ни одной минуты лишнего времени. И лишь там, в КароБерге и Бургосе, я утолю свою жажду. Вверх взметнутся миллионы колов, тысячи виселиц и сотни плах с топорами. Там разольются океаны из крови!

Герцог протяжно моргнул.

– Ого! – восхитился он. – Вы, Ваше величество, всегда казались мне увлеченной натурой. Но миллионы колов – не слишком ли вычурно? До встречи с Его Божественностью осталось всего два месяца. Шестьдесят дней по нашему времени и примерно четыре часа – по Его. Как утверждает Амир, так живо наш Бог еще ни разу не реагировал на сообщения. Видимо, ситуация с апостолом-экстрасенсом возбудила его обычно вялый интерес к нашему миру. Так не проще ли дождаться Хепри и сжечь бунтовщиков бластерами? Отчего нет?