— Хорошо. — И он принялся ласкать ее. — Так лучше?

— Намного лучше.

Он перекинул ее через себя на диван и сам растянулся рядом.

— Нет, Перри. Будь мил. Я недавно позавтракала.

— Тогда задержи дыхание, пока я считаю до десяти тысяч по два.

— Ты безнадежен.

Она вздохнула и закрыла глаза.

Следующим утром Перри проснулся, чувствуя стеснение и зажатость. Он обнаружил, что его удерживают на достаточно узком диване два крупных объекта. Когда он смог сфокусировать взгляд, то обнаружил, что голова Ольги покоится на его правом плече, а голова Дианы на левом. Он мягко попытался высвободиться. Диана открыла глаза и сонно улыбнулась.

— Здравствуй, дорогой.

— Здравствуй. Будь я в 1939 году, я бы закурил «Мурад».[19]

— Что это значит?

— Неважно. Когда ты вернулась?

Ответила Ольга:

— Вчера поздно вечером. Я не спала, а ты так замечательно храпел, что мы решили тебя не беспокоить. Поэтому просто тихонечко шептались через твою мужественную грудь.

Перри решил не развивать эту тему. Очевидно, девочки уладили все вопросы какими-то женскими способами, выходящими за пределы его понимания. Раз это работает, лучше ничего не трогать.

Диана потянулась и зевнула.

— Умираю, как хочу есть. Кто-нибудь будет завтракать? Я закажу.

После завтрака Перри объявил, что собирается найти магистра Гедрика. Ранее он уже сказал женщинам о своем намерении поступать в Годдард и теперь принялся за осуществление своих планов.

Гедрик принял его с обычной любезностью. Перри рассказал, чем занимался в последнее время, а затем поднял вопрос о своей будущей учебе, которая откроет ему путь к пилотированию ракетного корабля. Гедрик с одобрением кивнул.

— Но, понимаете ли, сэр, если я отправлюсь в Годдард, мне потребуется постоянно находиться там, по меньшей мере, три месяца. Я не смогу появляться здесь каждый день или каждые два дня. Теперь я считаю, что излечился и полностью приспособился к современной жизни. И определенно я не страдаю сексуальной ревностью. Как вы считаете?

— Вы определенно излечились, мой мальчик. Последние ассоциативные тесты, которые вы сдали, неопровержимо доказывают это.

— Так вы уже какое-то время знали, что я излечился?

— Действительно, действительно. Строго говоря, я сообщил суду, что вас освободили как заново приспособившегося более трех недель назад. Но вам я сказать не мог. Вы должны были узнать самостоятельно.

— Ох, будь я проклят!

Гедрик улыбнулся.

— Это вряд ли, сынок.

Все наши американские общественные институты подразумевают, что каждый человек желает лишь двух вещей.

Во-первых, как можно более стабильной экономической обстановки, возможности смотреть в будущее, не боясь холода или голода, не боясь за себя или своих любимых.

Во-вторых, возможности делать все, что он захочет делать, заниматься тем, что его интересует, тем, что ему кажется стоящим.

Первого нам удалось достичь вместе, ибо ни один человек не мог достичь этого в одиночку. В одиночку это неосуществимо.

Так что мы сделали это — все мы вместе — при помощи дивидендов.

Второе возможно — если желанные вещи не вредят другим людям. Наш кодекс обычаев направлен на предотвращение такого ущерба, и у него нет иных целей. А большинство людей не желают вредить другим и не будут этого делать. Мы придерживаемся такой позиции, что, если человек чего-то хочет и это не вредит другим людям, — ради бога, пусть он это сделает!

Президент Монтгомери на праздновании трехсотлетия Билля о правах, 2089

Диана, Перри и Ольга сидели за круглым столом в небольшой, но уютной гостиной. Перед ними стояли остатки гурманской трапезы. Перри, налив вино в две крохотные чашечки, передал их девушкам.

— За удачу. Сохраните эту бутылку с остатками вина для меня, я допью, когда вернусь. — Девушки выпили за удачу, и Перри снова наполнил чашечки. — Мы счастливы, что ты приехала, Ольга. Нам тебя недоставало весь этот год.

— Ты знаешь, что я не могла остаться в стороне, Перри.

— Спасибо. — Он поднялся и шагнул к окну. Была ночь. Горбатая луна виднелась высоко на юге и своим светом превращала пустыню Аризоны в неземной красоты страну фей. — Какая приятная ночь! — Он бросил взгляд в сторону настенного хронометра. — Еще около часа до полуночи, можем еще посидеть.

Ольга нервно крутила в пальцах сигарету и, в конце концов, сломала ее.

— Сколько тебя не будет, Перри?

— Чуть меньше двадцати четырех часов.

— Ты вернешься так быстро? Но Луна ведь так далеко!

— Довольно далеко, до нее примерно триста восемьдесят тысяч километров. Протяженность моей орбиты примерно восемьсот тысяч километров, в общей сложности. Но моя скорость будет довольно высокой.

— Насколько высокой, Перри?

— Средняя скорость составит примерно шестьсот километров в минуту, пятьсот восемьдесят шесть и две десятых, если быть точным. На петле вокруг старушки Луны я буду лететь быстрее, но это потому, что я хочу снизиться, чтобы фотографировать.

— Это вроде ужасно быстро. Тебя не раздавит ускорение до такой ужасной скорости?

— Нет, вовсе нет. Я мог бы развить эту скорость чуть больше, чем за полчаса, если делать это на половине g. Но если не считать первых минут, оно будет даже меньше. В первые четыре минуты я получу огромный импульс, а затем сброшу первую ступень.

— Она на твоем новом топливе, да?

— Да, использует пикроид. Я его спроектировал на основе бризантной взрывчатки, которая когда-то применялась, но мне удалось взять реакцию под контроль. Мы применяли вещество, из которого она делается, пикриновую кислоту, в бомбах и снарядах, но не в ружьях, потому что реакция шла слишком быстро и разрывала ствол. Но пикроид я могу контролировать и получать с его помощью невероятный прирост мощности. Когда пикроид сгорит, я сброшу его баки и дюзы и все остальное, и останется вполне обычный ракетный кораблик.

Диана встала со своего места и посмотрела ему в глаза.

— Перри, откуда тебе знать, что эта штука не загорится вся сразу?

Он нежно улыбнулся.

— Не переживай, родная. Такого ни разу не было на испытаниях и не будет, или грош мне цена как математику.

Снова заговорила Ольга:

— Перри, ты точно решил лететь?

— А ты как думаешь?

Она покачала головой.