Недовольство интервенцией пережило Гражданскую войну. Позже в эмиграции многие участники белой борьбы, раньше возмущавшиеся союзным вмешательством, теперь именно на интервентов, которые бросили белые армии на произвол судьбы, стали возглагать значительную часть ответственности за свои поражения. Яркими оценками интервенции на Севере пестрят воспоминания, записки и речи членов Общества северян. Это эмигрантское объединение было создано в Париже осенью 1924 г. по инициативе Миллера[530]. Самому генералу и принадлежит, вероятно, одно из наиболее авторитетных эмигрантских суждений о Гражданской войне на Севере, которое он изложил в своей речи на торжественном собрании Общества северян в 1926 г. Миллер подчеркивал заслугу участников Белого движения в том, что на Севере в 1918 г. была создана «русская территория с русской государственной властью» и что они сокрушили представления о невозможности осилить большевиков. Если успехи он всецело приписывал храбрости русских офицеров и солдат, то вину за поражение Белого движения на Севере он во многом возлагал на союзников. Как утверждал Миллер, русское командование и правительство вовремя осознали опасность со стороны интервентов и не допустили «политического и экономического захвата области, для колонизации ее, с превращением ее в великобританскую концессию, изобилующую несметными естественными богатствами». Однако, по мнению Миллера, тем самым они лишили себя союзной поддержки. Союзники, утратив практический интерес к интервенции, эвакуировали свои войска, что и предопределило в итоге поражение и белого фронта[531].

Миллер, безусловно, пытался несколько облегчить свою собственную ответственность за военные неудачи белых на Севере. Но как показывают записки и мемуары северян, его отношение к интервенции разделяли многие из его бывших соратников. Они также упрекали союзников в колониальных амбициях, а падение Северной области во многом связывали с уходом интервентов. В переписке ветеранов-северян также нередки упоминания о «предательстве» белого дела со стороны союзников[532].

Существенная доля вины за поражение белых возлагается на англичан и в набросках очерка истории Северной области, написанных бывшим членом Северного правительства С.Н. Городецким на основе собранных им документов, мемуаров и писем северян. Городецкий даже расширил обвинения против союзников, показав, что уже и раньше, в историческом прошлом, они проявляли корыстный интерес к русскому Поморью. Уже с XVI в., в интерпретации Городецкого, они стремились «использовать по возможности монопольным способом» Северный край и всеми силами пытались препятствовать развитию русской торговли и мореходства, опасаясь «будущего могущества России»[533]. Интервенция же, следуя его логике, дала новую возможность союзникам, прежде всего англичанам, осуществить свои давние амбиции. Таким образом, Городецкий дал дополнительное обоснование упрекам союзников в «колониальных» намерениях.

Ветераны-северяне, возлагая на союзников вину за собственное поражение, пытались, с одной стороны, как-то объяснить проигрыш того национально-патриотического дела, которое, по их убеждению, должно было иметь все шансы на успех, и, с другой стороны, не утратить представления о высоких мотивах и идеализированной сущности Белого движения. Концепция «предательства» союзников позволяла эмигрантам одновременно и говорить о героизме белых войск и величии белого подвига, и объяснить причины их полного разгрома в Гражданской войне, связав поражение с «ударом в спину» со стороны союзников. В эмигрантских мемуарах белая борьба приобретала некоторые черты патриотической войны на два фронта – против интернационалистов-большевиков и против захватчиков-англичан. Эту последнюю борьбу, в отличие от войны с красными, ветераны-северяне считали выигранной, так как они смогли отстоять Север от полного подчинения англичанам. Так что даже поражение белых отчасти оказалось окрашено в цвета победы.

Недовольство интервенцией, не только не утихшее, но еще более обострившееся в эмиграции, подчеркивает, что его главная причина едва ли скрывалась в непосредственных действиях интервентов. Скорее она заключалась в самом представлении русских офицеров и политических деятелей о сути и характере белой борьбы. Белые офицеры и политики, выступив под знаменем патриотизма и упрекая большевиков в пособничестве немцам, крайне болезненно воспринимали свою собственную зависимость от иностранной помощи и всеми силами пытались ограничить участие союзников в Гражданской войне. Идеология Белого движения консолидировалась вокруг лозунга освобождения страны от «позорного» Брестского мира и «предателей родины» – большевиков и включала в себя значительную дозу российского национализма и этатизма, выросшего и укрепившегося в сознании общественных элит в годы мировой войны[534]. Это не позволяло антибольшевистским военным и политикам, представлявшим различные грани политического спектра, более спокойно воспринимать присутствие иностранной, хотя и союзной вооруженной силы на российской земле. Панически страшась оказаться «марионетками» союзного командования, они пытались ограничить союзное вмешательство во внутрироссийский конфликт. Именно с этим было связано постоянное недовольство и даже придирки к союзникам. В итоге, показав себя хорошими патриотами, но плохими стратегами, белые в значительной мере сами оттолкнули руку союзной помощи, которая могла сыграть более существенную роль в их борьбе с большевиками.