Габриель пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы вернуться к действительности.

– Вы сказали, что у нее для меня послание?

– Да, от какого-то Мартена.

Больница Ленокс

Операционный блок № 1 и № 2

7 часов 36 минут

Длинным надрезом Элиот вскрыл брюшную полость Арчибальда от лобка до грудины.

Клэр сделала надрез по стенке брюшной полости Мартена. Ну-ка, посмотрим, что там у тебя в животе, handsome[8]. Элиот обеими руками сжал печень, внимательно изучая каждый пораженный кусочек и стараясь выяснить, где очаг кровотечения. Да здесь отовсюду хлещет кровь!

Тампон, гемостаз, дренаж: Клэр делала все возможное, чтобы стабилизировать состояние пациента. Рана была обширная и сильно кровоточила.

Элиот раздвинул края, чтобы иссечь то, что там находилось, и использовал тройное пережатие в надежде сблизить края раны настолько, чтобы можно было зашить брешь рассасывающейся нитью.

Сквозь хирургические очки Клэр осматривала поврежденные ткани, и то, что она видела, вызывало у нее беспокойство. Она подозревала разрыв вирсунгова протока, сочетанный с повреждением двенадцатиперстной кишки. В такой ситуации особого выбора у нее не было. Надо подождать, пока стабилизируется его состояние, а потом резать в третий раз и проводить тяжелую операцию на кишечнике.

Только будет ли он к тому времени жив?

Руки Элиота работали четко и аккуратно, но хирург чувствовал, что Арчибальд, скорее всего, проиграет свой последний бой. Ему постоянно переливали кровь, вводили лекарства, и он уже вытерпел гораздо больше, чем обычно может выдержать человеческий организм. А тут еще возраст, болезнь, многочисленные травмы и органы, которые расползаются во все стороны…

Когда организм исчерпал свой лимит, и жизнь теплится в нем из последних сил, что можно сделать, кроме как отпустить с миром?

Больница Ленокс

Реанимация

7 часов 40 минут

– Твой отец сказал, что ты хочешь мне что-то сказать?

– Да.

Лиззи была необычайно бледна и говорила слабым, сдавленным голосом, но взгляд ее, обращенный к Габриель, выражал сострадание и восхищение.

– Я там была вместе с ними, – начала она свой рассказ.

– Где «там»? И с кем «с ними»? – холодно промолвила Габриель.

– Я была в коме с Мартеном и с Арчибальдом.

– Ты была в коме в то же время, что и они, – поправила Габриель.

– Нет, – настаивала Лиззи, хотя ей было трудно говорить. – Я была с ними. Я с ними разговаривала, и Мартен попросил меня передать вам послание.

Габриель протестующе подняла руку:

– Мне очень жаль. Наверное, ты очень устала, а после всего, что случилось, тебе лучше не волноваться и беречь силы. Я все равно не верю во все это.

– Мартен мне так и сказал, что вы не поверите.

– Ну и что?

– Он попросил меня запомнить несколько предложений: «Дорогая Габриель, хочу сказать тебе, что завтра я возвращаюсь во Францию. Ничто не стоит тех мгновений, что мы провели вместе».

Габриель зажмурилась, и по спине пробежал холодок. Первая фраза из самого первого письма. Та самая, с которой все началось…

– Он просил еще передать, что очень изменился, – продолжила Лиззи. – Мартен понял что-то очень важное, и еще, что ваш папа – хороший человек.

Габриель была пока не готова все принять, но сомнений у нее не осталось: то, что говорила бедная девочка, вовсе не бред и не галлюцинации.

– Что еще он тебе сказал? – спросила она, присев на краешек высокой кровати.

Под тоненькой больничной пижамкой тело Лиззи сотрясал озноб, она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться.

– Он не хочет, чтобы вы переживали из-за него…

Габриель накрыла ее одеялом, поправила простыню и материнским жестом убрала со лба прядь слипшихся волос.

– Мартен надеется, что найдет способ вернуться…

Лиззи говорила с трудом, каждое новое слово отнимало у нее силы.

– Как только он закрывает глаза, то представляет вас вдвоем, через много лет, и всегда у него в голове та же картина: солнце и детский смех…

Габриель погладила девочку по волосам, намекая, что ей пора отдохнуть. Потом встала и вышла, как сомнамбула, из реанимационной палаты. Она миновала несколько коридоров, а когда очутилась в приемном покое, рухнула на стул и замерла, сжав голову руками. Из глубины ее затуманенного сознания чей-то голос прокладывал себе дорогу. Голос близкий, родной, но доносившийся как бы из далекого прошлого. Он повторял слова из письма, написанного давно-давно, лет пятнадцать тому назад.

Я здесь, Габриель, на другом берегу реки. И я тебя жду. Со стороны кажется, будто мост, который нас разделяет, не в очень хорошем состоянии, но это не так. Солидный мост, сделан из толстых бревен и выдержал за свою жизнь немало ураганов. Я понимаю, что тебе страшно, ты боишься ступить на него. Я знаю, что ты, может, никогда не решишься. Но все-таки позволь мне надеяться.

Габриель резко встала. Выражение страха на ее измученном лице сменилось на отчаянную решимость. Если то, о чем рассказала ей Лиззи, правда, значит, по крайней мере один человек на планете может им помочь, Мартену и Арчибальду. Габриель вызвала лифт, чтобы спуститься на подземную стоянку, где оставила свою машину, но у нее не хватило терпения дождаться его, и она отправилась пешком по лестнице. Сердце колотилось в груди как бешеное.

«Вот увидишь, Мартен Бомон, боюсь ли я перейти этот мост.

Вот увидишь, боюсь ли я отправиться за тобой…»

Зона вылета

7 часов 45 минут

Арчибальд продолжал плутать по бесконечному зданию аэровокзала. Забираясь все дальше, ускоряя шаг. Чем больше он продвигался вперед, тем яснее становилась обстановка: пол блестел ярче, окна делались прозрачнее и тоньше, длинные, как и прежде, коридоры наполнялись сияющим светом, от которого кружилась голова. Теперь аэровокзал не казался ему подозрительным и коварным местом, поскольку он понял его хитрые закономерности и разгадал, где скрываются опасные ловушки. Зона вылета, оказывается, являлась не пунктом, где завершаются земные дела, а местом, где все только начинается.

Зона не была местом случайных встреч, а местом, где назначают свидания.

Зона была тем местом, где прошлое, настоящее и будущее сходятся в одной точке.

Местом, где вера заменяет разум.

Местом, где кончаются страхи и начинается любовь.