этой небольшой добычей гадательной возможности крупного успеха, а лишь тем, что мы непрерывно будем идти по следу самого ядра неприятельских сил, бросая в дело все, чтобы все выиграть.

Но каков бы ни был центр тяжести неприятеля, против которого мы должны направлять свои усилия, все же победа и разгром его вооруженных сил представляют самое надежное начало и самое существенное во всех случаях.

Поэтому, опираясь на многие данные опыта, мы полагаем, что сокрушение противника преимущественно обусловливается следующими обстоятельствами:

1. Разгромом его армии, когда она представляет в известной степени самостоятельный источник силы.

2. Занятием неприятельской столицы, если она представляет не только административный центр, но является и пунктом нахождения представительных учреждений и партий.

3. Действительным ударом главному союзнику, если последний сам по себе значительнее нашего противника.

До сих пор мы мыслили противника на войне как единое целое, что при широком подходе к вопросу было вполне допустимо. Но после того, как мы сказали, что сокрушение противника заключается в преодолении сопротивления, сосредоточенного в его центре тяжести, мы должны отказаться от этой предпосылки и выдвинуть на первый план тот случай, когда мы имеем дело более чем с одним противником.

Если два или несколько государств соединяются против третьего, то с политической точки зрения это составит лишь одну войну; однако подобное политическое единство бывает разных степеней.

Вопрос заключается в том, имеет ли каждое воюющее государство свой самостоятельный интерес и свои самостоятельные силы для преследования этого интереса или интересы и силы прочих государств лишь опираются и примыкают к интересу и силам одного из них. Чем сильнее выражен этот последний случай, тем легче смотреть на разных противников, как на одного, и тем скорее можем мы упростить наши основные действия, сведя их к одному главному удару, и, поскольку такое упрощение возможно, этот удар остается самым верным средством достигнуть успеха.

Отсюда мы выдвигаем принцип, что, поскольку мы в состоянии победить всех остальных противников в лице одного из них, сокрушение этого одного должно являться конечной военной целью, так как мы в нем одном поражаем общий центр тяжести всей войны в целом.

Только в очень редких случаях такое представление о противниках оказывается недопустимым и сведение нескольких центров тяжести к одному не находит под собой реальной почвы. Если мы имеем дело с таким редким случаем, то, конечно, ничего другого не остается, как рассматривать подобную войну в виде двух или нескольких войн, у каждой из которых имеется своя особая конечная военная цель. Так как этот случай предполагает самостоятельность нескольких противников, следовательно, значительное превосходство совокупности их, то при этом вообще не может быть речи о сокрушении противника[88].

Теперь мы с большей определенностью обратимся к вопросу: когда постановка такой цели[89] является возможной и может быть рекомендована?

Прежде всего, наши вооруженные силы должны быть достаточными:

а) для того, чтобы одержать решительную победу над вооруженными силами противника;

б) чтобы сохранить за собой такой перевес, который необходим, чтобы развить одержанную победу до того пункта, за которым восстановление равновесия уже немыслимо;

в) помимо этого, наше политическое положение должно давать нам обеспечение[90] в том, что таким успехом мы не навлечем на себя новых врагов, которые нас могли бы немедленно отвлечь от нашего первого противника.

Франция имела возможность в 1806 г. полностью сокрушить Пруссию, хотя этим самым она навлекала на себя всю вооруженную мощь России, ибо Франция была в состоянии вынести в Пруссию свою оборону против России.

То же самое могла позволить себе Франция в 1808 г. в Испании по отношению к Англии, но не по отношению к Австрии. Франция была вынуждена в 1809 г. значительно ослабить свои силы в Испании, и, может быть, ей пришлось бы вовсе оттуда уйти, если бы у нее и без того не оказалось слишком значительного превосходства физических и моральных сил над Австрией[91].

Таким образом, надо хорошо обдумать свое положение в этих трех инстанциях, дабы в последней не проиграть процесса, уже выигранного в двух первых, и не быть присужденным к уплате судебных издержек.

При оценке сил и работы, которую ими можно выполнить, нередко возникает мысль рассматривать по аналогии с динамикой время как фактор силы и соответственно предположить, что при половине напряжения, следовательно, с силами, уменьшенными в два раза, – можно будет в течение двух лет выполнить то, чего можно было бы добиться в один год всеми силами полностью. Подобный взгляд, то явно, то скрыто ложащийся в основу многих военных планов, безусловно ошибочен.

Выполнение военных действий, как и всякое дело на земле, требует определенного времени; понятно, что в неделю не пройдешь пешком от Вильно до Москвы, но здесь нельзя усмотреть и следа какого-либо взаимодействия времени и силы, имеющего место в динамике.

Время нужно обеим воюющим сторонам, и вопрос заключается только в том, которая из них по своему положению первой может получить от него особые выгоды. Такой стороной (полагая, что своеобразие конкретной обстановки в одном случае уравновешивается другим случаем), очевидно, будет слабейшая сторона; правда, к такому выводу нас приводит закон не динамики, а психологии. Зависть, соперничество, заботы, порою даже великодушие являются естественными ходатаями за несчастного; с одной стороны, они привлекают к нему друзей, с другой – ослабляют и разваливают союз его врагов. Поэтому время скорее принесет что-нибудь терпящему поражение, чем завоевателю. Далее, не надо забывать, что использование первой победы, как мы указывали в другом месте, требует значительной затраты сил; эти затраты представляют не только единовременный расход, но и расход длительный, подобный жизни на широкую ногу. Не всегда добавочные ресурсы, извлеченные из оккупации неприятельских областей, оказываются достаточными для покрытия этого сверхсменного расхода; постепенно напряжение усилий будет возрастать, наконец, его может не хватить, и само время приведет к внезапным коренным изменениям в обстановке.

Разве те деньги и иные ресурсы, которые в 1812 г. Бонапарт извлек из Польши и России, могли заменить ему ту сотню тысяч человек, которую ему следовало бы послать в Москву, чтобы в ней удержаться?!

Но если завоеванные области достаточно обширны, если в них расположены пункты, имеющие существенное значение для незавоеванной части территории, то нанесенная рана, как раковая опухоль, сама разъедает дальше организм побежденного; при таких условиях, даже не двигаясь дальше, завоеватель будет с течением времени больше выигрывать, чем проигрывать. Если не подойдет подмоги извне, то время может довершить начатое дело; еще не оккупированная территория может попасть сама собою в руки завоевателя; таким образом, время может также стать фактором увеличения его сил, но лишь в том случае,