– Но если она так важна для вас…

– Не парься, – сказал Демарко патрульному. – Правда. Никакой ценности она собой не представляет. Просто поддался сожалению.

Легкое марево вокруг луны обещало погожее окончание дня, но Демарко чувствовал лишь приближение зябкой ночи. Еще не было и шести часов вечера, а тусклое солнце уже низко висело над западным горизонтом, и на другом краю неба поднималась бледная растущая луна, заволоченная облаками.

Демарко присел на верхнюю ступеньку своего заднего крыльца, уперев ноги в горку кирпичей, которыми он начал выкладывать садовую дорожку еще десять лет тому назад. Он тогда снял дерн и пласт грунта, выровнял всю дорожку от крыльца до входа в гараж, в шестидесяти футах от дома, но успел выложить только три четверти пути. А потом все потеряло смысл. И эта дорожка тоже. И неиспользованные кирпичи, сложенные «елочкой», остались лежать возле крыльца. Демарко хотел выложить дорожку, чтобы Ларейн на пути от гаража к дому не приходилось перепрыгивать через лужи, образовывавшиеся на заднем дворе после сильных дождей. А теперь, когда шел дождь, последние пятьдесят футов траншеи заливала мутная вода, иногда даже с вырванными из притоптанной земли сорняками. Демарко уже не ставил машину в гараж, а оставлял ее прямо на улице. А гараж отпирал очень редко – да и то лишь затем, чтобы достать газонокосилку. В его темных углах до сих пор стояли старые, порванные мешки с семенами и почвосмесями, глиняные горшки, в которые Ларейн каждую весну высаживала садовые цветы, и тонкие полиэтиленовые пакеты с луковицами гладиолусов и почковидными, морщинистыми семенами настурции.

Демарко уже порядком поднадоели незаконченная дорожка и заросший травой двор, затянутая дымкой луна и лениво заходящее солнце. Ему очень хотелось вернуть ту энергию, буйство чувств и радость жизни, которые переполняли его в те дни, когда он начал мостить дорожку, обустраивать комнату на втором этаже гаража. Но это желание было сродни давней несбывшейся мечте. Его пронизывала ностальгия по прошлому, чувство утраты… и больше ничего.

Демарко погрузил край булки в пластиковый полулитровый контейнер, наполненный оливками Каламата, вялеными помидорами и обжаренными зубчиками чеснока. Но чесночное масло только едко щекотало ему язык – как воспоминание об утраченном наслаждении больно щекочет память. А пиво из коричневой бутылки с декором из стекляруса только слегка обжигало горло, не доставляя больше никакого удовлетворения.

Сержант целый день прождал результаты обыска дома Бонни. Он уже знал о лобковых волосах, найденных на простыни, и о крошечных капельках чьей-то крови, обнаруженных на унитазе. Но на проведение ДНК-анализов требовалось несколько дней. И даже готовые, они могли мало что рассказать ему за отсутствием образцов для сравнения. Но больше всего Демарко не терпелось узнать, чьи отпечатки пальцев остались на второй бутылке из-под пива на журнальном столике Бонни. По идее, они должны были принадлежать тому мужчине, с которым Бонни сейчас состояла в связи. Демарко не хотелось верить в то, что этим мужчиной был Хьюстон; и он не мог найти ни одной веской причины, объяснявшей такой выбор Хьюстона. Но он слишком хорошо изучил человеческую натуру и поведение, чтобы понимать: высокий уровень тестостерона порой выключает у человека всякую логику.

К сожалению, патрульный Кармайкл пока еще не смог пробить отпечатки пальцев по национальной базе дактилоскопических данных. Где-то зависли компьютеры. Между тем еще одна бригада экспертов-криминалистов производила обыск в «Уисперсе». Демарко ничего больше не оставалось, как сидеть и ждать. Боуэн приказным порядком отправил его домой, велев отдохнуть и «хотя бы чего-нибудь поесть». Так у сержанта образовалось несколько часов простоя.

Демарко разжевал оливку и выплюнул косточку в траву. «А вдруг тут вырастет оливковое дерево», – почему-то подумалось ему. Дерево жизни… И тогда он посадит рядом с ним яблоню – дерево познания. И у него будет свой собственный райский сад… «Мой собственный гребаный Эдем», – скривился Демарко.

Приглушенный джангл зазвонившего мобильника заставил его вздрогнуть. Демарко поспешно вытащил телефон из заднего кармана брюк и приложил к уху, даже не посмотрев, кто звонит.

– Ну, наконец-то, черт вас возьми, – рявкнул он.

– Простите, – удивился в ответ мужской голос. – Это сержант Демарко?

– Извините. Я ожидал другого звонка. Это вы, Нейтан?

– Да, я, сэр. Тут такое дело… Я пришел домой всего несколько минут назад и обнаружил на автоответчике тревожное сообщение. Я подумал, что вам следует о нем знать.

– Насколько тревожное?

– Оно от Томаса.

Демарко сел прямо.

– И?

– Сообщение пришло в 16:19. Меня не было дома весь день, и тут такое…

– Что он говорит, Нейтан?

– Подождите секундочку. Я включу вам его.

Щелкнула кнопка. Послышалось приветствие Нейтана. Потом гудок. А за ним хриплый голос Томаса Хьюстона, волнующий и пугающий своей напевной монотонностью:

За декламацией стиха последовало молчание, а потом новый гудок просигнализировал об окончании записи.