Я метнулся в сторону, увяз ногами в сыпучей дряни и едва не угодил под удар песочной булавы. Магик дико захохотал, а его творение шустро приблизилось, поднимая оружие для нового удара. Стоило мне сосредоточиться на оружии, как тварь пнула ногой.

Удар вышел скользящий, но хватило и того, чтобы правый бок онемел, а во рту появился привкус крови. То ли от удара, то ли устав издеваться над хозяином, но меч освободился из плена. Да и удар очень удачно отбросил меня почти к самому врагу.

Песочный монстр быстро развернулся и скользнул вперед, опуская дубину вниз. Рядом хохотал, брызгая слюной, бородатый чародей, и его глаза сверкали ярче солнца. Песочная булава плюхнулась о землю за моей спиной. Я кувыркнулся вперед, едва не сломал левое запястье и оказался перед воющим магом.

Пылающие глаза уставились на меня, и я быстро полоснул мечом по горлу волшебника, отхватив заодно большой кусок заплеванной бороды. Магик булькнул и свалился на колени, пытаясь зажать ладонями рану. А я слишком поздно сообразил, что тень, упавшая на меня, грозит большими неприятностями.

В самый последний миг я посмотрел вверх и увидел, что голем превратился в огромную гору песка. И эта гора рушится прямиком на меня. В следующее мгновение сокрушительный удар отправил меня в страну вечного мрака.

Нет, как выяснилось, как раз мрака тут и не было. Возникло ощущение, будто я сижу над рекой и рассматриваю что-то в ее переливающихся водах. Точно отражения быстро летящих облаков. Впрочем, у этих имелись четкие очертания, и в них я угадывал лица людей и даже события.

Черт побери, я рассматривал собственную жизнь! Причем именно ту ее часть, которую так не хотел вспоминать. Почему последнее время и сны, и видения упорно возвращали к тому прошлому, которое я долго и упорно пытался выбросить из памяти? Если высшие силы пытались мне что-то втолковать, им следовало выражаться яснее. Например, прогромыхать с небес приказ или прислать говорящих единорогов.

Или эти видения пророчат близкую гибель? У меня был знакомый ассасин, который и научил меня использовать шоганы. Странный такой парень, с коричнево-желтой кожей и узкими глазенками. Мы с ним шатались по Западному Бортвину, и как-то он принялся рассказывать, что последние дни ему снится детство. Смеялся, вспоминал шалости и наказания за них. Через пять дней его убили. Нелепая смерть от случайной стрелы.

Это ждет и меня?

Образы в призрачных водах становились все отчетливее, так что я уже не сомневался, кого вижу. Вот Сигурд, средний брат. Всегда спокойный, рассудительный и доброжелательный. Единственный доброжелательный из всей семьи. Брат был чуть выше меня и чуть ниже старшенького. На впалых щеках – следы от черной напасти. Темное облако, из которого появился брат, внезапно облепило его тело, обратившись монашеской сутаной. Ну да, Сигурд обучался в семинарии и стал монахом.

Маранга Верзин, моя мать. Холодная красавица, предпочитающая беседы со святым отцом всем остальным развлечениям. Шли слухи, дескать не все так чисто в этих беседах один на один. Отец тщательно проверил, убедился во лжи сплетников и вздернул всех. Больше кривотолков не было.

Мать ровно относилась ко всем своим сыновьям. Ровно – значит равнодушно. Думаю, не будь такой нужды, она бы и вовсе не заводила детей. Но даже в ее равнодушии имелись нюансы. Сигурд определенно занимал место любимчика и часто сопровождал мать. Старшего она терпела в силу того, кем он должен был стать. А я родился третьим, и терпеть меня не требовалось.

Лаферд Верзин. Невысокий коренастый мужчина с таким тяжелым взглядом, что, когда он смотрел на тебя, казалось, будто в лицо дует ураганный ветер. Отцу достаточно было бросить взгляд на любого болтуна, и тот немедленно умолкал, бледнел и выглядел испуганным. И это при том, что отец никого и никогда не наказывал без веской причины.

Невзирая на скромный рост, отец обладал чудовищной силой. Я сам видел, как он с одного удара разрубил чучело рыцаря в полном боевом доспехе. Говорят, когда в молодости отец воевал с гуннами, те сразу же бежали, узнав, кто к ним идет.

Монахов отец недолюбливал. Возможно, отчасти тому виной было увлечение матери. Поэтому к Сигурду отец относился с легким презрением. Старшего брата держал при себе и всячески поощрял во всех начинаниях. А если тот оказывался не прав, одергивал, но очень мягко.

А я родился третьим. И как бы вовсе отсутствовал.

Нет, меня учили, и не хуже остальных. Не гнали, если я приходил с вопросами, и даже могли дать некий полезный совет. Но все это, как со смертельно больным: его могут лечить, но при этом отлично понимают: болезному хана.

О своей грядущей судьбе я узнал, когда мне стукнуло двенадцать. Нет, я и до этого читал книги, где описывалось устройство нашего общества. В том числе и концепцию трех отпрысков, первый из которых получает все, а третий – ничего. Но прочитанное казалось диковинной сказкой, не имеющей никакого отношения к моей жизни.

Просто не верилось, что третьего сына короля могут взять и запросто выбросить за ворота.

Да, я был третьим сыном короля Верзина. Вот отчего так веселился Кору Нарим, когда читал мои бумажки. Уж не знаю, откуда это стало ему известно, но дела обстояли именно так: я родился в семье короля.

Но родился третьим, черт побери!

Редкостное невезение. Мать выносила тройню, и магичка-повитуха сообщила об этом заранее. Поэтому при родах присутствовали представители Церкви Трех Основателей. Они очень внимательно следили за рождением малышей и помечали каждого, тщательно фиксируя в бумагах. Нет, ну почему эти гады не ошиблись?

И вот мне предстояло прожить в отцовском дворце до совершеннолетия, а после покинуть его, не имея в кармане даже медной монеты. И об этом, широко ухмыляясь, мне поведал старшенький. Тот, кому доставалось все.

Я тогда не знал, почему старший брат – тоже, как и отец, Лаферд – так меня ненавидит. Предполагал, что из-за успехов в учебе, где я опережал его во всех предметах. Но все равно: откуда такая неистовая злоба? С жестокими розыгрышами, подсыланием прихлебал для потасовок и постоянными жалобами отцу. А наказания за проступки, реальные или мнимые, могли оказаться весьма жесткими.

И вот настал день, которого я так боялся. Мать равнодушно удалилась, а отец спокойно объяснил, что пришло время отправляться в самостоятельную жизнь, как это обязывает Троица Основателей. Спокойная физиономия отца, сочувствующая – Сигурда и откровенно злорадная – старшего брата Лаферда. Мне не разрешили взять ничего, кроме того, что оказалось на мне надето. Проводили к воротам и захлопнули их за моей спиной.

К счастью, я все-таки проникся серьезностью ситуации и за год до изгнания начал откладывать деньги и кое-какие припасы. В тайнике за городом меня ожидали два плотно набитых кошеля и мешок с вещами. Я надеялся, что этого хватит для начала новой жизни. Пусть не такой безмятежной, как во дворце, но хоть более-менее пристойной.