– Дядя Эндрю приедет со мной, – сказал папа, когда я позвонила ему второй раз. – Не думаю, что тебе грозят неприятности с законом, но сохраняй спокойствие. Очевидно, нам придется объясниться с полицией, а тебе дать объяснения нам. Тебе повезло, что твоя хозяйка оказалась такой доброй женщиной.

– Я постараюсь им объяснить. Но думаю, что они не послушают меня. Может, ты меня поймешь.

– Ничего не предпринимай, – велел отец. – Сиди тихо. Я сидела тихо, как и приказал отец.

Никто, похоже, не знал, что со мной делать. Меня не арестовали. Но вскоре появился лейтенант. Потом пришел Кевин, однако ему не позволили поговорить со мной. Лейтенант заявил, что я свидетель неудавшегося самоубийства, и настоял на том, чтобы до приезда родителей я оставалась на месте для собственной же безопасности. Я уронила голову на подлокотник зеленой софы и провалилась в глубокий сон. Когда я проснулась, со мной уже был отец. Он был в джинсах, фланелевой рубашке и вельветовом пиджаке. Рядом стоял мой дядя. Миссис Дезмонд все еще держала в руках зонтик. Все они смотрели на меня. Ничего более прекрасного в жизни я не видела. Папа крепко обнял меня.

– Что ты сделала со своими волосами? – удивился он. Дядя Эндрю представился лейтенанту как адвокат и попросил разрешения поговорить со своей племянницей.

– Это очень долгая история, – сказала я папе, когда офицер вышел.

– Ты можешь поведать ее нам, и никому более, Вероника.

– Что ты сказала полиции? – спросил дядя Эндрю.

– Что я прибыла в дом, где работала, и увидела хозяина дома в ужасном состоянии. Я набрала 911 и сообщила спасателям, что сделала мужчине искусственное дыхание, так как он пытался покончить с собой.

– Ты сообщила им, что знакома с этим человеком?

– Нет, – еле слышно вымолвила я. – Они все узнали, когда позвонили Келли Энгельгардт.

– Хорошо, – отозвался мой дядя, вытаскивая из нагрудного кармана небольшой блокнот. – Ребенок подвергался какой-либо опасности?

– Нет, девочка осталась с миссис Лоуэн, когда я ушла. Я позаботилась об этом.

– Ты говорила им о причине своего приезда в город?

– Нет, потому что я и сама ее не знаю, – проговорила я. Его лицо выразило облегчение.

– Ронни, ты отправишься домой. Мы поговорим с лейтенантом, после чего тоже поедем домой, но ты должна пообещать мне, что говорить буду только я.

Офицер полиции был явно обескуражен. В ситуации было много неясного, но она не «тянула» на состав преступления. Он взвешивал все плюсы и минусы: я прибыла в дом под чужим именем, скрыв свое, но не с целью наживы или мошенничества. Я работала в доме человека, который убил моих сестер, но даже его жена не могла пожаловаться на меня. То, что он узнал мое настоящее имя, могло спровоцировать самоубийство, но не я сообщила ему об этом – он сам выяснил его.

– Моя племянница не позволила человеку, убившему ее сестер, умереть. Она спасла ему жизнь, – тихо сказал моя дядя.

– Вот как? – удивился офицер.

Он оглядел меня с ног до головы, а потом решил:

– Что ж, можете забрать ее домой. Но вы должны оставить свой номер телефона, на случай если понадобитесь.

Мы встали, и тут офицер спросил:

– Почему ты это сделала?

– Я думаю, что не стоит обсуждать это, – вмешался дядя Эндрю. – Вероника хотела своими глазами убедиться в том, что Скотт Эрли не представляет опасности ни для его жены, ни для дочери, как было в случае с сестрами Вероники. Думаю, что ей мало было слов родителей. Она хотела сама доискаться до истины. Такой она была с детства. Кроме того, следует помнить, что четыре года назад Веронике пришлось пережить страшную душевную травму.

– Это правда? – спросил офицер.

– Вероника, тебе совсем необязательно отвечать, – мягко напомнил дядя.

– Но это правда, – тихо ответила я. – Он прав.

На парковке миссис Дезмонд и папа обменялись рукопожатиями, она вернула ему чек, который я оставила ей в счет арендной платы.

– У вас прекрасная дочь, – объявила она. – Спасибо, что присматривали за ней.

Мы с миссис Дезмонд не обмолвились ни словом. Я обняла ее, а она обняла меня, и мы расстались. Больше мы не виделись. Она написала мне, когда переехала в Брисбан. У меня не было сомнений, что она будет жива и здорова, когда я найду время и деньги, чтобы поехать к ней в гости.

Когда я прибыла домой, было уже темно. Мне позволили проспать два дня подряд, а затем родители устроили мне настоящий допрос.

– Как ты могла? – сквозь слезы произнесла мама, меряя шагами комнату с маленьким Тором на руках, пока я усаживала Рейфа к себе на колени. – Как ты могла подвергнуть себя такой опасности? Как ты могла допустить, чтобы тебя обвиняли в совершении неблаговидных поступков? Почему ты не доверилась нам, Ронни? Где мы допустили ошибку? Это касается даже не Скотта Эрли, это касается твоего воспитания! Как ты могла врать нам без зазрения совести? И не смей говорить, что недомолвка – это еще не ложь, ты знаешь, что в данном случае это не так. Ты поступила вопреки тому, чему мы тебя учили, вопреки нашей вере.

– Мама, – тихо вымолвила я, – я поступила в соответствии с тем, что считала важным. Я не говорю, что была права. Но я знала, что обязана докопаться до истины сама, Я верила в то, что делала.

– Но теперь ты страдаешь из-за этого! – воскликнула она. – Ты снова привлекла к нам внимание. Я не имею в виду, что тогда, четыре года назад, мы стали предметом внимания прессы из-за тебя. Я хотела сказать, что мы снова в центре скандала.

– Подожди, – остановил ее папа. – Подожди секунду, Кресси. Мы движемся на слишком большой скорости. Я думаю, что Ронни в полной мере осознает, что она поступила опрометчиво. Самое главное сейчас – состояние ее души, а не то, что напишет некий писака. В конце концов, статья в газете забудется через неделю, стоит только какой-то кинозвезде в очередной раз выйти замуж или какому-нибудь политику обмануть свою жену. Мама посмотрела на него, а затем на меня.

– Ты прав. Я не хотела сказать, что ты в чем-то виновата. Люди иногда думают, что ошибки нельзя простить. Порой мы бываем слишком наивными, а потом сожалеем об этом. Когда ты в стрессовом состоянии, все кажется перевернутым, вывернутым наизнанку. Если ты хоть на минуту можешь допустить, что твоя мать хотела, чтобы ты ощутила себя виноватой в смерти Беки и Рути, тогда все мои усилия напрасны. И твой отец прав, Ронни. Совершенно не стоит волноваться из-за того, что скажут другие люди.

Я сказала:

– Мама, я тебя очень люблю и знаю, что ты любишь меня, но я уже не тот ребенок, каким была раньше.

– Но все те письма, которые ты посылала нам... О том доме, в котором жила, о своих друзьях, об учебе. Ты работала у них, и все это время обдумывала, как забрать ребенка?