— Тем самым мы сделаем важный шаг в развитии и изучении искусства, принципы которого столь почитаемый нами мастер Ибн Мукла разработал еще в девятьсот тридцать седьмом году, за три года до своей смерти. Наши враги не успокоятся, поэтому церемония открытия и громкие имена наших жертвователей должны обескуражить их и заставить трепетать. Не успеют они оправиться от шока, как откроется вторая школа, в Алеппо. Внезапность — залог победы. Ну а пока они будут обсуждать наши успехи в Дамаске и Алеппо, третья школа в Хомсе и четвертая в Латакии распахнут свои двери перед учениками. В них — будущее нашей каллиграфии. Сохраняя традиции, мы продолжим экспериментировать в новых направлениях и разрабатывать динамичный алфавит. Попутно — я полагаю, с периодичностью в четыре года — мы будем группу за группой выпускать высокообразованных, искуснейших каллиграфов, которые вырвут нашу письменность из мрака косности, обогатят и оживят ее. Думаю, через двадцать лет мы вернем нашей каллиграфии подобающий ей статус божественного искусства. Бородатые недоумки, называющие себя «чистыми», обвиняют нас в нарушении религиозных традиций, потому что мы хотим реформировать наш шрифт. Не дайте им запугать себя, братья. Мы не допустим вырождения одного из красивейших языков мира именно потому, что чтим Коран и любим ислам. Кто почитает язык, почитает разум, а Бог есть величайшее в мире разумное начало. На глупцов Он наводит страх, мы же беззаветно любим и Его, и Его пророка. Я мечтаю об арабском языке, способном передать все звуки Земли, от Северного полюса до Южного. Но путь к этому долог. Поэтому вставайте, солдаты цивилизации, точите свои перья. Мы идем в атаку.

Шквал аплодисментов прокатился по всему дому. Фарси встал под восторженные крики почитателей. Ему первому из членов Лиги удалось открыть официально признанную школу. Даже самые закоснелые недруги не могли не признать этой его заслуги.

Двенадцать из присутствующих в зале мужчин составляли Совет мудрейших, тридцать шесть входили в «Круг посвященных», те и другие возглавляли Лигу знающих — тайную организацию, основанную еще в 1267 году Йакутом аль-Мустахсими, который был не только выдающимся каллиграфом, но и библиотекарем, пережил в один из холодных февральских дней 1258 года разорение Багдада монголами, предавшими огню все библиотеки в городе и утопившими в Тигре столько книг, что вода семь дней оставалась черной, словно река оделась в траур, оплакивая гибель арабской культуры.

Но у Йакута не было времени предаваться унынию. Он не только открыл крупнейшую в Багдаде школу каллиграфов, но и разослал наиболее выдающихся учеников во все стороны света пропагандировать и обучать своему искусству. А теперь словно дух Йакута аль-Мустахсими вселился в Хамида Фарси.

Стоял холодный декабрьский день, ледяной дождь прошел только на рассвете, превратив все, даже самые маленькие, неровности Двора милосердия в лужи. Салман поднялся с постели очень рано, чувствуя себя смертельно усталым. Накануне в мастерской была сверхурочная работа, поэтому все сотрудники Хамида Фарси в ту ночь спали мало. Салман рухнул на кровать как подкошенный, однако так и не смог сомкнуть глаз. Слушая стук дождя по железной крыше, он думал о Нуре и завидовал мужчине, имеющему счастье спать рядом с ней. От воспоминаний о ее нежной коже Салману стало жарко. И тут ему в голову впервые пришла мысль, которой он ужаснулся: что, если мастер Хамид что-нибудь заподозрил?

Он вскочил с постели, наскоро умылся и проглотил булочку с вареньем, которую приготовила для него мать. Ее выпечка пахла землей. Мать снова улыбалась. Странная лихорадка, мучившая ее на протяжении нескольких месяцев, прошла.

Отец только что отправился на работу. Салман сунул пять лир в карман вязаной материнской кофты.

— Купи себе что-нибудь и выздоравливай окончательно, — сказал он ей.

Мариам поцеловала сына, обхватив его голову руками, и шумно втянула ноздрями воздух.

— От тебя пахнет счастьем, — улыбнулась она.

Салман рассмеялся и выбежал на улицу. Он как раз успел на автобус, поэтому в мастерскую явился без опоздания.

Мастер Хамид сидел мрачный. С раннего утра в ателье успела побывать его сестра Сихам. Она клянчила денег якобы мужу на операцию, так объяснил Самад. Хамид накричал на нее. У него не касса для бедных, ее муж должен работать, а не пьянствовать и курить гашиш! В конце концов он дал ей то, что она просила.

Плохое настроение мастера сказалось на всем коллективе. Даже жизнерадостный Ради воздерживался от шуток. А подмастерье Махмуд все время ворчал и давал Салману скучную работу, не оставлявшую возможности учиться.

Главное задание этого дня состояло в подготовке большого списка цитат из Корана и изречений пророка на каждую букву алфавита. Сотрудники мастерской работали как на конвейере. Десять экземпляров списка были уже готовы, и Салман только ждал, когда высохнут чернила, чтобы свернуть листки и засунуть их в маленькие полотняные мешочки, которые заказчица — известная в городе повитуха — зашьет и будет продавать суеверным женщинам за немалые деньги.

Салман вспомнил анекдот об одном глупом деревенском священнике, который еще в школе слышал от Беньямина. Тот пастырь, известный экзорцист, был приглашен как-то к одному мальчику для изгнания дьявола. Поставив одержимого на колени, он положил ему на голову Библию и принялся за дело:

— «В», и «н», и «а», и «ч», и «а», и «л», и «е» — дают нам «В начале». «Б», и «ы», и «л», и «о» — дают «было». «С», и «л», и «о», и «в», и «о» — «Слово».

— И как долго ты собираешься так читать? — спросил его дьявол зловеще булькающим голосом.

— Пока не закончу всю Библию, — спокойно ответил священник и продолжил: — «И», и «с», и «л», и «о», и «в», и «о» дают нам…

— Достаточно! — перебил его дьявол. — Я ухожу. Но не потому, что ты святой. Просто с тобой ужасно скучно.

Салман усмехнулся про себя, но не стал пересказывать анекдот коллегам, потому что те были мусульманами. К счастью, подошло время идти к Нуре за матбакией для Фарси.

Когда Салман вернулся в ателье, Хамида не было на месте: он ушел куда-то с одним богатым клиентом. Поставив матбакию, юноша побежал к Караму. Он чувствовал неописуемое блаженство, впервые поняв, что имела в виду Сара, когда говорила о счастье любить и быть любимым. По дороге в кафе Салману хотелось обнять каждого встречного.

Карам ежедневно требовал от него свежих новостей о школе каллиграфии и буквально дрожал от нетерпения, как в лихорадке. Это раздражало Салмана, который знал не так уж много: что занятия должны начаться в мае, а на начало марта планируется большое торжество с участием самых известных политиков и деятелей культуры; что большие пожертвования уже стекаются со всей страны и на оставшиеся деньги планируется открытие еще одной школы, в Алеппо; что это начинание поддерживает некая организация, к которой имеет отношение и Хамид, и критикует какая-то другая. Больше сообщить ему было нечего — Фарси говорил о школе не слишком много. Но Карам продолжал докапываться: он подозревал за всем этим какие-то тайные планы.