Ночь простояли на якоре под ингерманландским берегом. Я послал на берег шлюпку купить рыбы; (шлюпка) вернулась с форелями и окунями. Ничего другого здесь достать нельзя, так как страна разорена войной. Вместо зерна народ размалывает в муку (особого рода) болотные коренья и из этой (муки) печет (себе) хлеб. Самый распространенный товар — люди, ибо от голода жители охотно продают и самих себя, и своих детей.

Ночь простояли на якоре.

15-го. В течение всего дня был мертвый штиль, вследствие чего простояли весь день на якоре. Галеры и бригантины, находясь милях в трех от (прочего) флота, делали выстрелами какие-то сигналы, а мы вообразили, что это шведы, и таким образом, как уже не раз (случалось), испугались своей тени.

16-го. В 9 часов утра, снявшись при восточном ветре (с якоря), направились всем флотом на север, к Карельскому берегу. По всему (пути) встречали с обеих сторон много больших толстых льдин. Когда туман рассеялся, мы увидели, что галеры, бригантины, карбасы и другие малые суда затерты льдом и что вместе с ним ветер, (перешедший) на норд-ост, уносит их в море (все) дальше от карельского берега; казалось, (дело принимает) плохой (оборот).

Вечером царь, снова вернувшийся ко флоту, отдал кораблю «Донкрат» приказ идти на фордевинд, в (плавучий) лед, и ломать его, стягивая маленькую пушку на бугшприт и затем роняя ее на льдины. Большая и лучшая часть царской гвардии, Преображенского и Семеновского полков, с лишком 5 тысяч человек, а равно и все продовольствие, назначенное для армии, стоящей под Выборгом, находились на судах, затертых льдом; как сказано выше, число всех (этих) судов достигало 270.

17-го. (Дул) довольно свежий норд-ост. Галеры и малые суда все еще были в виду, но так далеко от нас, что вследствие разъединявшего их от нас льда и значительной (силы) ветра, (против которого) им нельзя было выгребать, они не могли с нами соединиться. По всем соображениям человеческого разума следовало заключить, что лед и ветер занесут их на лифляндский берег, что (там) они (неминуемо) станут добычей шведов, еще владеющих (той местностью), и что ничто не может ни спасти, ни выручить их. Однако (на всякий случай) к ним отрядили два фрегата для (конвоирования) их и для оказания им помощи.

Вечером (мы) снялись с якоря и подошли ближе к Биорке. Ночью ветер сильно засвежел.

18-го. Дул свежий ONO. За ночь, вследствие сильного ветра, наши малые суда и галеры унесло из виду. Снявшись с якоря, мы (подались) к северу и стали между островом Биорке и материком. Сильный ветер отнимал у нас (последнюю надежду) на обретение уплывших судов с войском и продовольствием. Мы подвинулись еще немного на передних парусах и стали под самым Биорке.

19-го. Непогода, казалось, стихала; ветер (перешел на) OSO. Царь, поставив паруса, отделился от вице-адмирала, (причем), как шаутбенахт, салютовал ему. К вечеру в тихую (погоду) пришли на расстоянии двух миль от Выборга. Генерал-адмирал Апраксин прибыл из лагеря на судно к царю, где, по русскому (обыкновению), снова произошла сильная попойка.

20-го. Штиль с туманом. Против всякого ожидания, все наши галеры и малые суда вернулись (к нам) в сохранности: потонуло только четыре карбаса, с которых, впрочем, (успели) спасти людей и большую часть груза.

Мы подошли к Выборгу на расстоянии одной мили. Царю салютовали из двух укреплений, которые генерал-адмирал заложил с обеих сторон у входа в гавань, для обороны ее и с целью мешать шведам.

Еще в тот же вечер я побывал с царем на берегу и вечером (же) вернулся на судно.

21-го. Почти весь день провел на судне (у царя). Там, в гостях у него, был весь генералитет: генерал-адмирал Апраксин, Петербургский комендант генерал-адмирал Брюс, подполковник Преображенского полка генерал-майор von Kircken[233] и генерал-майор Birkholtz; в этом собрании находился и я. Такой великой и здоровой попойки и пьянства, как здесь, еще не бывало. Когда я отказывался (пить), ко (мне) подходил сам царь, ласкал и целовал меня, одной рукой обхватывал мне голову, другой держал у (моего) рта стакан и так упрашивал, (столько произносил) ласковых слов, что я наконец выпивал (вино). Я пытался убраться тайком незамеченным, дважды был уже в своей шлюпке, но, прежде чем успевал отвалить, в нее спускался сам царь и приводил меня назад. Потом он приказал вахте при трапе (следить), чтоб без (особого) его разрешения ни одна лодка не покидала (судна). Этим отнималась у меня последняя возможность бегства. (Продолжая) таким образом пить без остановки, я напился через край, так что наконец должен был выйти из каюты на палубу, ибо желудок (мой) не мог вмещать всего (того), чем был переполнен. Тут, когда меня, salvo honore, рвало, ко мне подошли два лица, которых в ту минуту, вследствие опьянения, я не был в состоянии признать, да и до сегодняшнего дня наверное назвать не могу; догадываюсь (только), что это были датские морские офицеры[234], находившиеся на царской службе, ибо я хорошо помню, что они обращались ко мне по-датски. Лица эти заявили, что царь велел им привести меня к нему; (но) я извинился и отвечал (им), что, (видя) мое положение, они сами сумеют объяснить царю причину моего неприхода. На этот раз они оставили меня, но (вскоре) пришли снова с тем же (требованием). Ответ мой (был) прежний. Я усердно убеждал и просил их принять во внимание, в каком я виде, и дать мне немного оправиться, (заверяя), что (на это) потребуется самый короткий срок и что затем (я) с удовольствием явлюсь (к царю). Но теперь, быть может из опасания, как бы не прогневить царя, вернувшись к нему с новым отказом, они (решили привести меня силой). Сначала взялись они за меня осторожно и (принялись) оттаскивать от корабельного релинга, на который я опирался; я же, крепко за него ухватившись, продолжал ласково увещевать их. (Но) тут они крепко меня схватили; я (же), сопротивляясь, для большего устоя уцепился за одну из бизань-гитовых. Между тем в помощь к первым (двум офицерам) подоспело еще несколько (человек), и, как они начали дергать меня довольно грубо, я (под влиянием) хмеля и озлобления, выпустил (из рук) веревку, (за которую держался), и выхватил (из ножен) шпагу. Я никого не рубил, не колол ею, не ранил кого-нибудь (и только) хотел их напугать. (Действительно), все меня оставили, и я остановился, (прислонившись) спиной к борту. В это время ко (мне) подошел царь, не в меру пьяный, как и я, и в грубых выражениях (пригрозил) пожаловаться на меня моему всемилостивейшему королю (за то), что я в его присутствии обнажил шпагу. В сердцах, пьяный, я со своей стороны ответил ему тоже не особенно мягко, — (что) имею гораздо более оснований сетовать на тех, которые таким образом хотят действовать относительно меня насилием. Затем царь велел мне отдать ему мою шпагу. Тут я, однако, настолько опомнился, что (исполнил его приказание), протянув ему (оную) эфесом (вперед). (Царь) гневно взял ее и убежал с ней в каюту. Вскоре он распорядился, чтобы вахта отпустила меня (на «Александр»), куда я и вернулся. Вечером посланник Фицтум, приехав на судно, привез мне обратно мою шпагу. Ко времени (его возвращения) я (успел) немного выспаться и тут подробно переговорил с ним по этому делу. Я сказал, что хотя, ввиду такого обращения со мной, я имел бы (полное) основание отстраниться от царского двора впредь до получения от моего всемилостивейшего государя и короля приказания (в ответ) на мой отчет (о настоящем вопросе), тем не менее, (считая) непозволительным, по обстоятельствам времени, затевать раздор, я, конечно, предпочитаю принять вину на себя, вследствие чего прошу его съездить на следующий день на судно к царю и, извинившись (за меня) в случившемся, ходатайствовать, чтобы (его величество) предал все (дело) забвению, как во внимание к тому, что я дважды пытался съехать с («Лизеты»), но, как известно самому царю, не получил разрешения, и что если б меня отпустили, всего этого не случилось бы, так и ввиду того, что сказанные мной ему слова могли бы зачесться за те резкие речи, с которыми (сам) он ко мне обратился.