Еще и Хорошистка не звонит! Неделю уже. Я упруго встал с дивана, и заходил, топча ковер — от телевизора к окну, и обратно. Оглянулся на прикрытую дверь Настиного «гнездышка» — и решительно направился к телефону. Быстро набрал номер — он горел в моей памяти, как стоп-сигнал ночью.

Трубка ответила долгими неприветливыми гудками. После пятого моя рука дрогнула, и вдруг прорвался резкий ответ Инны:

— Да! Кто это?

— Миша… — мой неловкий лепет стек по проводам.

— Извини, я занята! — девушка говорила нервно, зло, в ее голосе звучал надсадный нетерпеж, неслыханный мною ранее даже в тошные дни раздора.

— Ты так долго не звонила… — выдавила пережатая глотка.

— Я же сказала — мне никогда!

— Инна…

— Отстань!

Трубка насмешливо загукала, а я стоял, как оплеванный, и держал ее в руке. Опустил медленно-медленно, слыша, как клацнули рычажки, и поплелся в зал. В душе разверзалась знакомая пустота. Ни обиды, ни раздражения, ничего. Полный вакуум.

Телефонный звонок вспорол мозг. Я бросился в прихожку.

— Алё?

— Здравствуй, комсорг! — голос Виштальского был довольным, будто он в лотерею выиграл автомобиль.

— Здравствуйте, Николай Ефимович, — я обмяк, попадая под каток безучастности. — Собрание школьного комитета комсомола я проведу… на днях. А учебный сектор поручу Алле Безродной, она справится.

— Что? А, нет-нет! Миша, я по другому вопросу, конечно. Ну, для начала поздравь меня, я-таки перебираюсь в кабинет первого секретаря!

— Поздравляю! — удивление пробило кокон, в который я почти завернулся. — А Дзюбу куда?

— А Дзюбу сняли и… В общем, им занимается КГБ.

— Ага-а… — затянул я, прокручивая варианты. Похоже, информация о националистах, пролезших в партхозактив, пошла впрок. Ну, хоть какой-то позитивчик…

— Но я не поэтому звоню, конечно! — энергично заискрил телефонный провод. — Моя очередь поздравлять! На Бюро ЦК ВЛКСМ… Короче, гордись! Тебе присуждена премия Ленинского комсомола! Стоишь, не падаешь? — в трубке забулькал смех.

— К-как-то… — промямлил я. — Неожиданно как-то… А за что хоть?

— Ой, не помню уже! Что-то за достойный вклад в развитие советской микроэлектроники и программирования. Так что… крути дырочку под лауреатский значок! Да! Пока не забыл. Я уже поручил секретарше заказать тебе билет на самолет. Чтоб десятого был в ЦК! Понял?

— Так точно, — мои губы с усилием кривились в улыбке.

— Ну, ладно, комсорг, спокойной ночи! Хе-хе…

Постояв перед зеркалом, соображая, я развернулся и пошагал к «девочкам». Ох, и шуму будет… Зато лакуна внутри заполнится. Хоть на время.

Пятница 5 декабря 1975 года, день

Москва, Рублевское шоссе

Его кортеж никогда не нарушал правил, прокатываясь строго на шестидесяти в час. Леонида Ильича возили и втрое быстрее, а «красного кардинала» — ни-ни. Закон есть закон.

Суслов пожевал губами, взглядывая на московские окраины, плавно проплывавшие за окном «ЗиЛа-114». Машина, как привязанная, следовала за ведущим «утюгом» — укороченной версией «114-го»[42]. Еще один «утюжок» тащился сзади, прикрывая тыл.

— Товарищ Романов, — неспешно проговорил Михаил Андреевич, — а как выглядел этот ваш радетель?

— Наташа говорит, рыжий он и в очках, — Григорий Васильевич заметно нервничал. — Довольно высокий и молодой. Лицо симпатичное, держится раскованно…

А вот сам «хозяин Ленинграда» чувствовал себя неуютно. Правильно ли он поступил? Стоило ли ему выходить на главного идеолога? Сомнения читались на его лице, как текст крупным шрифтом, и Суслов сказал успокаивающе, тоном доброго доктора:

— Вы совершенно правильно поступили, Григорий Васильевич. Никто толком не знает, как зовут этого… хм… радетеля. В КГБ он проходит под кодовым именем «Ностромо». Его видели и горбоносым, с длинными черными волосами, и с короткими светлыми, и даже в образе блондинки! А теперь, вот, «Ностромо» порыжел. Талант, ничего не скажешь. Его ищут уже год, ищут очень осторожно, потому что «Ностромо» — настоящий советский человек. Сейчас я открою вам государственную тайну…

Романов снова напрягся, и «красного кардинала» разобрал смех.

— Не пугайтесь, Григорий Васильевич! Тайна не страшная, но болтать не рекомендую, — в его голосе прилило строгости. — «Ностромо» откуда-то знает будущее, вот в чем заключается секрет особой государственной важности. Он не гадает, не предсказывает, а именно знает — точно, четко, полно! С подачи «Ностромо» Андропов переловил всех, подчеркиваю — всех шпионов и предателей!

— Ничего себе… — пробормотал Романов, впечатляясь.

— А вы заметили, как ладно мы пережили неурожайный год? Почти без потерь для бюджета! А все ему спасибо — «Ностромо» предупредил нас еще зимой. Вот так-то! — задумавшись, Суслов проговорил, словно размышляя вслух: — Знаете, я уже привыкаю к тому, что с человеком, отмеченным предиктором, можно в разведку ходить. Ведь «Ностромо» известно, кто в будущем скурвится, а кто проявит принципиальность и стойкость настоящего коммуниста. Так что, поздравляю, вы еще один такой товарищ.

— Спасибо… — растерянно выдавил Григорий Васильевич.

— Не стоит, — кривовато усмехнулся Михаил Андреевич, подумав, что даже завидует своему визави. Ему-то не надо расти над собой, да приневоливать косную натуру. — Да, и хотите совет? Лучше ничего не рассказывайте чекистам, вам же спокойнее будет.

— Да я только «за», — нервно усмехнулся Романов.

Лимузин плавно сбросил скорость, выкатываясь на обочину перед поворотом с «Кутузы» на «Рублевку». Ведущий «ЗиЛ» встал поперек трассы, машина заключения повторила его маневр.

— Случилось что? — снова запереживал «хозяин Ленинграда», выглядывая в окна.

— Пересадка, — заерзал Суслов. — Тоже, кстати, с подачи «Ностромо». Если, говорит, вы с товарищем Брежневым решитесь-таки навести порядок в стране, пойдете на жесткие меры — бдите!

Дверца щелкнула, отворяясь, и в салон заглянул офицер выездной охраны:

— Выходите, Михаил Андреевич! Григорий Васильевич, вас это тоже касается. Прошу!

Суслов с Романовым живо пересели в машину заключения. Двое спортивного вида парней, доселе равнодушно стоявших возле спуска в подземный переход, подбежали трусцой и юркнули в ведомый «114-й».

— Воевать, так по-военному, как товарищ Ленин говаривал, — закряхтел Михаил Андреевич, устраиваясь на новом месте. — Я своей партийной реформой такую муть поднял, такое, извините за правду, дерьмо всплыло, что ребятки из «девятки» за мной строем ходят!

— Да нормальная реформа, — пожал плечами Романов. — За что там покушаться?