– Поздравляю, – усмехнулся Курбский. – Только выше не поднимайся – не советую. Заметным станешь! А нынче кто заметен, в того стрела и бьет.

– Как в вас? – спросил Григорий.

– Как в меня, – кивнул Курбский. – До сих пор диву даюсь, что жив! Да, видать, недолго осталось. Со мной псы басмановские приехали – стерегут! – Он увидел, как побледнел молодой воевода при упоминании фамилии царского фаворита. – Вижу, не жалуешь ты его – Алешку-то и его свору?

Григорий еще поддал жару коню.

– Не жалую, Андрей Михайлович, совсем не жалую! Его люди друга моего, Петьку Бортникова, убили. А еще одного таким же, как и они сами, сделали. Да много чего натворили они в моей жизни! Об одном хочу спросить вас: куда же государь смотрит, таких змей привечая?

– Государь наш – загадка великая! – только и ответил ему Курбский.

– Но как же так? – не отставал Григорий, ибо жаждал получить ясный ответ на свой вопрос. – Вы же с юности знали его! Росли с ним вместе, играми забавлялись, как же так?!

– Едем к замку! – неожиданно повернув коня к Дерпту, разом решил завершить прогулку Курбский. – И вот что, Григорий: ты вежлив со мной будь, но дружбы нашей не показывай – худо тебе от такой дружбы может стать. Хоть и рад я видеть подле себя такого человека, как ты, но будет баталия – от себя удалю. И подальше! – Он уже вырывался вперед, оставляя воеводу позади себя. – Коли суждено погибнуть, так лучше уж от меча неприятельского, чем от топора палача!

13

Прошел тягостный для Андрея Курбского месяц. Часть басмановцев, числившихся в его свите, вернулись в Москву. Но каждый шаг его здесь, в Дерпте, был на виду – за ним следили, ходили, подслушивали. Все это было пыткой и ничем хорошим закончиться не могло. А в Москве сердце уже подсказывало царю, как дальше быть с «закадычным другом былых лет».

Да и Алексей Басманов осторожно подсказывал:

– Ах, государь, зря мы Курбского в Ливонию отправили, зря!

– Отчего же зря? Неужто думаешь… сбежит?

Но Басманов открыто не отвечал, только недвусмысленно поводил плечами.

– Нам бы стоило его воеводой в Казань, – подсказывал он, – там бы князь Андрей не разгулялся. Бежать-то некуда – разве что в Крым. – Басманов усмехался. – Так в Крыму его имя хорошо знакомо, там бы с него за ту же Казань быстро шкуру-то живьем содрали. А европейцы не так ему опасны – примут, да в объятия еще заключат.

Именно Алексей Басманов и другие выскочки, составлявшие новый ближний круг Иоанна, знали, сколь был мил Курбский прежде государю. Мил и люб…

Черный монах Сильвестр стыдил царя и понукал им. Придворный аскет Адашев, не желавший замечать перемен в царе, хотел быть Иоанну – своему сверстнику! – едва ли не отцом. Курбский же, корень Рюриков, был ему и наставником, и веселым сотрапезником, и примером в бою. Сам Иоанн ратного дела страшился, но наблюдать за сечей любил. А бесстрашный Курбский был в бою первым, чем втайне вызывал восхищение младшего друга. Но главное, был князь Андрей душевным собеседником в любой день и час жизни Иоанновой. Оба тяготели к словесной премудрости, к наукам книжников. Если в ком и видел царь идеал образованного мужа и храброго воина, так это в Андрее Курбском, своем искреннем друге. Подсечь Курбского – значило расправиться с последним из тех, кто управлял вместе с Иоанном всей Русью, ставил ее на ноги, венчал на царство первого из великих князей Московских.

– Не посмеет он бежать, – вяло сопротивлялся Иоанн. – Я жизни его не лишил, на Белоозеро не сослал и не постриг в монахи, как друзей его, вотчины не лишил. Благодарен должен быть, молиться за царя должен.

Но была ахиллесова пята и у Курбского: знал он все страхи Иоанновы, вероломство и коварство его натуры, видел его жалким и ничтожным в иное время, хотя сам жалким и ничтожным никогда не был! Так неужто царь хуже и слабее кого-то?! Может, стоило и ему, Андрею Михайловичу, побывать в той же шкуре, в коей часто оказывался его трусоватый, завистливый и злопамятный друг?..

– А коли и впрямь ослушается, обманет меня князь Андрей? – спросил-таки царь у своего поверенного.

– Рвать плоды с дерева, так все, государь, – со всей серьезностью тотчас подсуетился Басманов. – Полнее корзина – слаще трапеза!

Ушел в землю снег и вскоре обернулся первой травой и ранними цветами. Весна все ярче окружала город Дерпт с его мрачными башнями и крепостными стенами – в том числе двумя главными дорогами, одна из которых вела на восток, в Москву, где над всяким, кто не хотел быть рабом, сгущались черные тучи, грозя смертью, а другая – на запад… Объезжая окрестности города со своим ординарцем или в одиночестве, князь Андрей Курбский все чаще поглядывал в сторону Вильно. Сердцем чувствовал, что последние дни отпущены ему на то, чтобы решиться на самый важный и самый тяжелый поступок в своей жизни…

В один из вечеров, когда он писал письмо своей жене, его ординарец Василий Шибанов засуетился у высокого и узкого окна с раскрытыми настежь створками.

– Что там? – спросил князь.

– Войско русское, – отозвался ординарец.

Василий Шибанов был одним из самых доверенных Курбскому людей, которые еще остались при нем и которого он любил по-отечески.

– Да откуда ж оно взялось-то, войско это, коли и весточки не было о том? – отрываясь от письма, вновь спросил Курбский.

– О Господи, – прошептал неожиданно ординарец. – Боже праведный!..

– Да кто же там? – окликнул князь нетерпеливо.

– Первый палач государев со своими прикормышами пожаловал – с целой ратью!

– Малюта?! – Курбский даже привстал с кресла. – Скуратов? Он?!

– Он, – кивнул ординарец. – Он, душегубец и злодей…

В три шага князь Андрей, опрокинув кресло, оказался у окна: в замковый двор въезжала конница, предводителем которой и впрямь был Малюта Скуратов. Хоть и находился тот далеко, трудно было не узнать его – низкорослый, широкоплечий, квадратный. Рыжий. Первый палач государев, едва въехав, сразу высоко задрал голову. По-хозяйски оглядывал Малюта окна Дерптского замка, словно в одном из окон непременно хотел увидеть лицо того человека, по душу которого он сюда явился.

Андрей Курбский отступил от окна – он все понял сразу. Весть оказалась внезапной и страшной, как удар наемного убийцы, вынырнувшего из-за угла дома.

– Что же, ваша светлость, теперь будет? – осторожно спросил ординарец. – Не к добру такой гость, ясно ведь…

– За мной он приехал, будь уверен, – поник князь Андрей. – Не знаю, успею ли дописать письмо, додумать все, что хотел супруге сказать… Ты вот что, Василий, если они сейчас заявятся, найди способ письмо-то мое отправить, обязательно найди…

У ординарца были несчастные глаза, он обреченно усмехнулся:

– Неужто думаете, что ежели они вас во враги запишут, то меня свободным оставят? Нет, ваша светлость, если уж по вашу душу Скуратов пожаловал, так погибать нам вместе…