князя [Борисов 2001: 115]. Скорее всего, митрополит не сомневался и в поддержке патриарха. Симеон же в такой ситуации имел все поводы для беспокойства: его сын мог оказаться незаконнорожденным, то есть лишенным в глазах духовенства законных прав наследника. Кроме того, рушилась политическая московско-тверская система, направленная против Литвы, которую Симеон пытался создать этим браком [Борисов 1986: 69]. Потому и была найдена взаимовыгодная форма для посольства в столицу Византии. К слову, грекам не могло не польстить обращение Симеона к центру православия в трудной матримониальной ситуации [Кричевский 1996: 120]. Просьбы к Константинополю подкреплялись материальными подношениями: были выделены средства на ремонт рухнувшей в 1345 г. восточной апсиды собора Св. Софии [Голубинский 1997в: 162], видимо, в сборе денег принял участие и Феогност, который имел право привлечь к этому и других епископов, в том числе наиболее богатого из них – Новгородского.

Объединению митрополии благоприятствовала позиция Любарта Гедиминовича, который теперь искал сближения с Москвой [Соколов 1913: 303] (в 1349/1350 г. он женится на племяннице Симеона [ПСРЛ, т. VII: 215; т. X: 221]). Да и сам патриарх Исидор (1347–1349), по-видимому, питал особое расположение к Руси. Во всяком случае об этом прямо говорит Стефан Новгородец[229], посетивший Константинополь как раз в период правления Исидора (в 1348 или 1349 г.[230]). В 1349 г. Феогност вернулся из Волыни, где он входил в управление землями, вернувшимися под его руку [Павлов 1894: 17]. Ситуация там была сложная из-за насаждения католицизма Казимиром Польским [ПСРЛ, т. X: 221], который обращал православные храмы в костелы, мотивируя это тем, что прежде так и было [Соколов 1913: 310–311]. Феогност мог также способствовать браку Любарта с дочерью Константина Ростовского.

В 1353 г. митрополит Феогност «постави наместника своего старца Алексея въ епископы въ Володимерь; любляше его зело и дръжаше у себе во дворе, иже наместникъ бе у него. И тако при своемъ животе учини его владыкою, а по своемъ животе благослови его въ свое место на великий столъ на митрополью Киевьскую и всея Руси», затем он вместе с великим князем отправил посольство в Константинополь «да не поставитъ имъ инаго митрополита на Русь кроме сего преподобного старца Алексея…» [ПСРЛ, т. X: 226]. П. П. Соколов справедливо полагал, что это назначение было уже одобрено Константинополем [Соколов 1913: 318]. Видимо, санкционировала поставление будущего первоиерарха и Орда (во всяком случае проблем с получением подорожной для проезда в Царьград у Алексея не возникло, а в ее тексте он уже был назван митрополитом [ПРП: 470, 479–480]).

События ускорила хиротония некоего Феодорита в митрополиты Киевские Тырновским патриархом [Павлов 1894: 34]. Выдвижение Алексея было, очевидно, согласовано с Константином Васильевичем Суздальским[231]. Этот князь не вступал в открытую борьбу за великое княжение с Москвой, так как понимал, что в тех условиях надежд на успех у него было немного. Однако он постоянно стремился усилить свою землю, расширить ее территорию. В этой связи и нужно рассматривать духовную политику Суздальско-Нижегородского княжения, которому для укрепления своих позиций нужен был собственный архиерей [Абрамович 1991: 22–23]. В период до 1347 г. Суздаль добился учреждения отдельной епископской кафедры[232] [Голубинский 1998б: 29], а теперь, перед отъездом в Византию, московского кандидата в митрополиты Константин Васильевич мог оговорить и подчинение Нижнего Новгорода и Городца епископу Суздаля (позже это осуществит Алексей) [Соколов 1913: 319]. Видимо, тогда же было принято решение о создании новой епархии с центром в Коломне. Вероятно, сделано это было на случай неудачи Алексея в Константинополе. Действительно, как мы видели, за полвека до этого в столице Византии потерпел фиаско кандидат Михаила Тверского Геронтий. В случае подобного исхода дела Москва как область, находившаяся под непосредственным управлением митрополита, рисковала оказаться подчиненной архиерею, который, возможно, будет отрицательно настроен по отношению к ее князьям. Чтобы этого не допустить, и была создана в Московской земле новая кафедра – Коломенская. Скромные размеры новой епархии явно не соответствовали ее значению в Русской митрополии [Мазуров 2001: 179–181, 218–221], что связано, в первую очередь, со стратегическим значением самой Коломны.

П. П. Соколов предположил, что через Константина Суздальского новгородцы пытались осуществить свои притязания на церковную автономию. Агитируя за этого князя (хотя и без успеха) в Орде, они, конечно, имели в виду множество возможных политических и экономических выгод. Одновременно была послана жалоба на митрополита в «Цесарьгород къ цесарю и к патриарху». Связь посольств к хану и в Византию не подлежит сомнению, вероятно, одной из целей этих акций было обеспечение более легкого осуществления реформы посадничества, возможность проведения которой в то время изучал посадник Онцифор Лукич. По-видимому, идеи Онцифора разделял и архиепископ Моисей[233] [Янин 2003: 270]. Но все же главным побудительным мотивом этих двух посольств, скорее всего, было желание максимально ослабить политическую зависимость Новгорода от Москвы и церковную от митрополита.

В то время как раз умерли Феогност и Симеон Гордый, таким образом, момент для изменения расстановки сил на Руси был самым благоприятным. Новгород к тому же имел неплохие отношения со своим «младшим братом», доказательством чего может служить визит Василия Калики в Псков за год до этого во время эпидемии [НПЛ: 363, 362]. Могло показаться, что политика лавирования Василия Калики в отношениях с Москвой себя изжила. Вторичное возведение на кафедру Моисея, далеко не гибкого как дипломата, возможно, было частью «вполне продуманного плана освобождения от митрополичьей юрисдикции» [Соколов 1913: 331]. Новый владыка, вероятно, постарался учесть допущенные в первое архиепископство ошибки. Выводы, которые он сделал, были, видимо, несколько прямолинейны. Моисей сразу постарался доказать свое желание отстаивать интересы города антимосковскими внешнеполитическими акциями (посольства в Орду и Константинополь). Вообще, весь его внешнеполитический курс после повторного занятия кафедры «приобретает резко антимосковскую направленность» [Казакова, Лурье 1955: 38]. Для идеологического обоснования такой позиции Моисей использовал укрепление культа иконы Божьей Матери «Знамение», значение которого как раз с середины XIV в. перерастает внутрицерковные рамки и становится общеновгородским [Буров 1994: 180–181].

Противодействие Феогносту со стороны Новгородского архиепископа могло быть вызвано неблагословением митрополита, который желал получить плату за поставление архиепископа. Основания для этого были: ведь, покидая кафедру, владыка принял схиму, и возвращаться после этого ему воспрещали канонические правила. Моисей же не считал себя обязанным ждать благословения, чтобы занять кафедру во второй раз. Новгородский владыка решил одним ударом разрубить гордиев узел политических проблем северной метрополии. Здесь, на наш взгляд, сказалась его склонность решать дипломатические задачи слишком прямолинейно, в отличие от Василия Калики, умевшего лавировать. Такие действия были явным политическим просчетом: получив моральное удовлетворение от временной победы, архиепископ (да и