Я подумал, что он ищет место для ночлега или начнет просить милостыню. Но ни того, ни другого он не собирался делать. Я сидел на том же месте, где и сейчас, и ждал, пока тот подойдет. Мужчина на меня даже не смотрел, просто сел рядом, глубоко вздохнув. Обычно я сразу начинал задавать вопросы, интересоваться, философствовать, поучать. Мой гость был исключением — он завораживал, сложно объяснить, чем. Но, думаю, сейчас, ты чувствуешь тоже самое. — Отец Кирилл слегка улыбнулся мне, и даже шрам не испортил эту добрую ухмылку.

Стало хорошо на душе. Мне понравилось, что он понял меня без слов. В глубине души, я надеялся на это, и ответом ему была моя улыбка. Священник утвердительно кивнул и продолжил.

— Мы с ним просидели в полной тишине минут пятнадцать, не меньше. Но самое интересное, молчание не было тягостным. В какой-то момент, мне даже показалось, что со своим родным отцом я смог бы просидеть так же, ничего не ожидая и ничего не отдавая. У меня потеплело на душе, и, казалось, впервые за долгие годы я расслабился. А потом он все-таки заговорил. Он назвал меня сыном, а я в свою очередь даже не удивился, хотя, по сути, так называть должен был его я. Так вот, он сказал: «Сын мой, ты силен, но уверен ли ты, что сделал правильный выбор». «В каком смысле?» — спросил я. «Что поверил в ту правду, и, в конечном счете, ты не будешь страдать?». Смысла вопроса я не понял, но язык почему-то не повернулся спросить, что он хотел этим сказать. А мужчина ничего и не ждал от меня — от юного глупца — поэтому просто встал и ушел. Я никогда его больше не видел. Со временем стерлось лицо из памяти, но впечатление навсегда поселилось в моем сердце. Его слова, и даже его голос, я все запомнил, но смысл понял только сегодня, спустя две четверти моей жизни.

— И какой же в них был смысл. — Поинтересовался я, внимательно выслушав священника, и не забыв обратить внимание на сказанную им фразу о двух четвертях жизни.

Это значит, что ему пятьдесят лет?!Уму не постижимо. В первую нашу встречу, я дал ему от силы тридцать лет. Разве такое возможно?

— Смысл, в правде, в которую я поверил.

Я ничего не понимал, но отец Кирилл объяснять, видимо, не собирался. Зачем тогда вообще надо было рассказывать мне эту странную историю?

— Скажи, — тихо проговорил отец Кирилл, — ты уверен, что сделал правильный выбор?

Вопрос меня немного смутил, так как я задавал его себе пятьдесят раз за день, но показать кому-то свои сомнения не решался. Нужно ли воспользоваться данным мне сейчас шансом? Ведь священник сам начал этот разговор, и спросил, потому что хочет услышать правду.

— Я верю, но был бы не против, если бы на моем месте оказался кто-нибудь другой. — Наверное, я на самом деле так и считал.

Ведь не поверить в то, что я вытворяю с огнем или с водой — это верх глупости. Но вот с желанием дело обстояло иначе. Я не верю, что хочу во все это ввязываться на все сто процентов. Роль зрителя мне подошла бы больше. Но ведь делаю все это я не ради себя, а ради Эмилии. Она ждет от меня действий, ждет помощи, хоть и тщательно скрывает это.

— Я стараюсь не для себя, и не для Бога.

Почему-то эта фраза вызвала у священника улыбку. Он утвердительно кивнул и поднял голову на распятие.

— В таком случае, я точно уверен, что ты дойдешь до конца.

— Почему вы в этом уверены?

— Потому что ты похож на меня. Сейчас этого сходства ты не заметишь. Может лет через двадцать или тридцать, обо мне ты забудешь, но наши с тобой слова, сказанные друг другу, никогда!

— То есть, вы хотите сказать, что верите в меня?

— По-твоему, в тебе собраны все пять стихий просто так? — продолжая улыбаться, спросил он.

Глава 29. Ревность?

Больше 30 лет назад.

Прошло так много лет. Кирилл вдруг оглянулся назад, в ту беспечность и непринужденность детства, когда они спокойно могли гулять вместе, купаться в озере, ходить в цирк, кино, да или просто сидеть рядышком на лавочке и разговаривать о мелочах. Они все уже закончили школу и пытались найти себя в жизни. Витя пошел работать на завод, Марина пыталась поступить в институт актерского искусства, в тайне от собственной матери. Им с Витей затея казалась малость глупой, но обижать девушку не стали — ее право. А Кириллу предстояло сделать серьезный выбор. Школу он закончил и теперь необходимо было решить, что делать дальше, идти по стопам собратьев или же выпасть из общего гнезда и продолжить дальнейший путь самостоятельно. Как бы в него не вбивали веру в Бога, он не мог "прозреть". Так как же можно стать священником, не веря в создателя человечества? Он продолжал жить при церкви, его никто не гнал, но выбрать ему было очень тяжело.

Как-то встретившись с Мариной, он спросил у нее совета.

— Как лучше поступить? Как думаешь? — говорить он стал еще хуже. После ломки голоса в четырнадцать лет, ему казалось, что он и вовсе перестанет разговаривать вслух, но все закончилось не так плохо, как он думал, но и не очень хорошо. Голос его был слишком хриплым для юноши семнадцати лет. Но Марина сказала однажды, что ей очень нравится — звучит мужественно и соблазнительно. Он тогда долго смеялся над этим, но Марина убеждала его поверить ей. Естественно, Кирилл поверил.

— А к чему лежит твое сердце? — спросила она в ответ.

— К тебе! — он приблизил к ней свое лицо и растянул губы в довольной улыбке. Марина хмыкнула и слегка толкнула его в плечо.

— Хватит издеваться!

— Кто сказал тебе, что это издевка? Уж сколько лет ты игнорируешь мои порывы!

— А ты стал смелее и.…наглее! — укоризненно уставилась она на него.

— Наглость, обожаемая моя, второе счастье, слышала такое? — Кирилл продолжал улыбаться, но не делал никаких поползновений в