Наконец пришли списки, и Юрий Москаленко узнал, где ему предстоит служить ближайшие пять-семь лет. Командование училища определило его в одно из лучших подразделений советских ВВС – в 33-й истребительный авиаполк, входящий в состав 16-й гвардейской истребительной Свирской Краснознаменной авиадивизии. Авиадивизия только по давнему происхождению была из Свирска, а на самом деле уже много лет базировалась в ГДР. Теперь ее выводили из Германии и размещали – в Литве, в Шяуляе, на базе военно-транспортной авиации. При этом перетряхивался весь личный состав, кого-то отправляли в запас или на пенсию, кто-то пожелал поменять место службы. Полк пришлось доукомплектовывать, и Юра Москаленко получил прямое назначение в летающие офицеры.

В полку его встретили без особой приветливости. Там царил настоящий кавардак. Если самолеты прилетели своим ходом, то обслуживающая техника, лаборатории, оснастка и вооружение прибывали из Германии эшелонами. Как это часто бывает, по дороге что-то потерялось, уехав не туда, куда было отправлено. Сбежал солдат срочной службы. При проверке не досчитались снарядов для авиапушек. Грузовик, приписанный к полку, свалился в реку под Варшавой. И так далее, и тому подобное. Из Ленинграда чуть ли не ежедневно приезжали проверочные комиссии, вникали в бумаги и в малейшие подробности. Все командиры и замкомы были на взводе, и молодым пополнением никто не занимался. К прочим проблемам добавлялось то, что Шяуляйский военный аэродром не был подготовлен для истребительной авиации, а потому график полетов существовал только на бумаге. Прибыв в часть, Юрий Москаленко познакомился со своим самолетом, с механиками и вдруг оказался не у дел. Как летающего офицера его не могли отправить перебирать бумажки или обучать призывников строевой подготовке, общественной работой в полку тоже пока никто не занимался, а потому молодой пилот был предоставлен самому себе.

Москаленко понял, что служба будет скучная. Он, однако, скучать не привык. Накупил опять книг, выписал пачку журналов, вступил в футбольную команду. Воспользовавшись вынужденным бездельем, решил восполнить пробелы в образовании – изучить персональные ЭВМ, на которые в стране царил настоящий бум. Взрослый человек, не умеющий обращаться с «эвемкой» (это словечко закрепилось прочнее, чем иностранное «компьютер»), воспринимался с удивлением, хотя еще пару лет назад «эвем»-клубы были большой редкостью даже в Москве и Ленинграде. Нынче же достаточно было приехать в центр любого города, с населением побольше двадцати тысяч, чтобы найти там магазин под вывеской «Академия» или «Relcom», в любом из которых продавец предложит на выбор несколько моделей «эвемок». Там имелись машины серий «Томас» и «Одесса», импортные «Эй-би-эм», «Макинтош», «Спектрум». К ним поставлялось программное обеспечение, бесплатное и платное, а также – различные устройства: печатная машинка, дисплей, дисководы и магнитофоны. Если требовалась редкая модель с высокими параметрами, то ее можно было заказать по каталогу.

Но Москаленко ничего заказывать не пришлось – в полку имелся свой электронно-вычислительный центр, и начальник центра, капитан Обухович, еще будучи в Германии, оборудовал его по последнему слову. В центре имелось шесть рабочих мест с персональными ЭВМ, соединенными в общую сеть с выходом в мировые электронные сети. Юрий был наслышан об этих сетях – ребята в училище рассказывали после отпусков, какая это удобная штука, – но сам работал с ними впервые. Оказалось, что действительно удобно. Электронные сети связывали множество различных «эвемок» и позволяли операторам обмениваться любой информацией: письмами, записями, файлами (еще одно новое и модное словечко!) вне зависимости от того, в каком конце света находится оператор. Сетей разных было много, но в СССР наибольшей популярностью пользовалась сеть «Relcom», созданная для обмена информацией между Московским университетом и Новосибирскими научными городками. После полугода работы выяснилось, что можно не только обмениваться данными экспериментов и расчетов, но и просто писать друг другу личные письма, устраивать сетевые конференции по широкому кругу вопросов, организовывать сетевые электронные библиотеки с равным доступом для всех желающих и так далее. «Relcom» пошла в народ.

Москаленко пользовался уже достаточно развитой системой, охватывавшей сотни городов и десятки тысяч ЭВМ. Пользоваться ею было одно удовольствие. Подключаешься через телефон или выделенный кабель к ближайшему зарегистрированному узлу, вносишь свои данные, получаешь сетевое имя и пароль, и – пожалуйста, пользуйся!

Юрий зарегистрировался в двух десятках конференций, посвященных обсуждению истории, актуальных вопросов и перспектив развития авиации, – там он быстро стал пользоваться уважением как авторитетный специалист, прекрасно разбирающийся в авиации. Помимо этого, Москаленко читал, что пишут о программном обеспечении и новом оборудовании для персональных ЭВМ, задавал вопросы, просил порекомендовать литературу. Он полагал, что за электронными сетями – будущее, ведь с ними люди получают инструмент, который не только позволяет живо обсуждать самые серьезные темы, но и становится новым форматом связи, его можно использовать в военном деле, в авиации, в космонавтике – да где угодно! А главное – для сетевого общения нет границ, что облегчает взаимопроникновение культур, и позволит в будущем решать любые конфликты между странами и народами путем открытого сетевого обсуждения.

За новым увлечением лейтенант Москаленко проморгал, что прямо у него под носом, в Литве и по всей Прибалтике, происходят события, которые потенциально могли привести к разрушению Советского Союза. Национализм, зародившийся в Закавказье и выведенный там почти под корень, проник в западные республики СССР, всегда отличавшиеся более высоким уровнем жизни. Перед глазами у местных сепаратистов был пример Германии, которая получила внеблоковый статус и освободилась наконец от присутствия чужих войск, остававшихся там с окончания Второй мировой войны, – они надеялись, что смогут добиться для себя таких же уступок, каких добилась Германия. Они, очевидно, не понимали разницы. А может быть, им кто-то объяснил, что разницы просто нет и, если они единым фронтом выступят за «национальную независимость», то Запад и правозащитники их поддержат – и тогда через структуры ООН удастся выторговать внеблоковость и заставить Советскую армию уйти вглубь Союза. А там уже можно будет требовать перезаключения Союзного Договора и референдума по вопросу нахождения в составе СССР – процедуру за год до событий разработал Совет народных депутатов.

Понятно, что все эти подводные течения не были доступны взгляду обыкновенного войскового лейтенанта, однако Москаленко часто выходил в город, в одиночку и в компании, – и мог бы обратить внимание на то, с какими лицами его встречают и провожают местные жители. Традиционное прибалтийское дружелюбие сменилось настороженностью на грани страха. При появлении офицеров смолкал смех, улыбки превращались в гримасы. А однажды Москаленко спас русского студента, который возвращался поздно вечером в общежитие и нарвался на компанию сумрачных бритоголовых парней. Разбираться, кто прав, кто виноват, Юрий не стал, а быстро отмутузил главаря бритоголовых, обратив всю гоп-компанию в паническое бегство. Студент поблагодарил, но при этом пожаловался, что, наверное, уедет во Псков или в Ленинград, потому что жить в Прибалтике русскому человеку становится опасно для жизни. Москаленко похлопал его по плечу и легкомысленно сказал, что бояться тут нечего: обычное дело, гопников и в Ленинграде хватает, от них не бегать надо, а учиться бить.