– Нет, – признался я. – Я не догадывался, что скиллы играют исключительную роль.

– Теперь у тебя открыты глаза, – сереброволосый коснулся когтями седой поросли на веках.

– Конечно. Считайте, что я с вами, – мой голос удачно дрогнул. Я понял, что старейшины мне поверили.

В зрачках Тени отражалось холодное сияние звезд…

Профессор Брукс сидел на кушетке, заслоняя спиной оконный проем. Он был одет в байковую пижаму бежевого цвета. На носу – очки с треснувшими стеклами, на ноге – гипс, в руках – два артефакта.

– Гм… – он надул губы. – Вот это, – он приподнял штуковину, похожую на пластмассовый макет человеческого сердца, – репликатор неизвестной модификации. А это, – он протянул мне грибообразный предмет из сверкающего металла, – я вообще затрудняюсь классифицировать. Но вместе они работают как аккумулятор электрической энергии большей емкости.

– Рад, что вы уже занимаетесь исследованиями, профессор, – сказал я, усаживаясь на табурет, который вырос из пола, стоило мне прикоснуться к одному из нервных центров хижины, выведенных на стену.

– Скажите, как долго я еще буду находиться здесь? – спросил вдруг Брукc. Он положил артефакты, словно любимые игрушки, на набитую ароматными травами подушку. – Скиллы, конечно, преуспели во врачевании, но я бы хотел оказаться в нормальной больнице.

Сказав это, профессор виновато улыбнулся.

Я вздохнул, а затем подал Бруксу газету, которую вручил мне сереброволосый. Профессор удивленно посмотрел на нее, затем с неохотой, будто предвидел дурные новости, протянул руку.

Он читал, и его бледное, заросшее многодневной щетиной лицо покрывалось испариной. Глядя на него, я и сам отчего-то ощутил приступ дурноты. Столь заразительны были смятение и боль профессора.

– Этого не может быть… – Брукс закрыл газетой нижнюю часть лица. – Магистрат Ревнителей Ктулбы – сильные мира сего! Они неприкасаемые.

– Были, – невесело усмехнулся я.

– Торн выкрутится! – заявил Брукс, и глаза его заблестели лихорадочным блеском. – Я уверен, что его уже освободили из-под стражи!

– За вами никто не придет, профессор, – мягко, но непреклонно сказал я. – И в этом нет никакой трагедии. Посудите сами: вы – ученый, преподаватель высшей школы, а они – фанатики, политиканы, рвачи. Вам с ними не по пути. Прислушайтесь к моему, уверяю вас, человеческому мнению.

– Человеческому… – профессор бросил газету на пол. – Да есть ли в вас хоть что-то человеческое?

Я потупил взор. С этими простыми смертными всегда так. И кто знает, как отреагируют старейшины, если они проведают о землянах на Дожде, о планах вторжения, о нашей военной мощи. Брукс может существенно усложнить мне миссию, да и жизнь в целом.

– Впрочем… простите меня, – опомнился профессор. – Вы спасли мне жизнь. И не один раз, поэтому я ваш вечный должник. Ну, простите старика. Эти приключения в корне подорвали мое психическое здоровье.

Нет, не предаст, – понял я. Он – идеалист. Гуманист во всей незамутненной красе. Что ж, пора переменить тему разговора. Пока Брукса не пробило на слезу.

– Вы должны продолжать исследовательскую работу, – сказал я. – Вам многое откроется о природе артефактов, и вы узнаете удивительные вещи, как только перестанете быть Ревнителем Ктулбы, а станете одним из… станете в Лесогорье своим. Понимаете, профессор?

– Вербуете? – настороженно спросил Брукс.

– Я хочу сказать, что вы были почти правы.

Профессор вопросительно вскинул брови.

– Они не были богами, – сказал я. – Скиллы зовут их предками. Мы же называем Сверчками. Сверчки – это насекомые, которые умеют мгновенно перепрыгивать с места на место, на Дожде таких нет. Так же как насекомые, в честь которых они названы, Сверчки прыгали из мира в мир, строя космическую империю. В этой части пространства – тысячи планет, и почти на каждой из них остались следы Сверчков. Я имею в виду и комплексы, вроде Дланей Оставшихся, и многочисленные артефакты.

Брукс заморгал глазами. Снял очки.

– Это миф вашего народа, да? – спросил он.

– Нет, такова истинная суть вещей, – ответил я. – Сверчки исчезли миллионы лет назад, но то, что осталось от их империи, эти сложнейшие устройства и комплексы, на Дожде продолжает работать. А дальше, – я кивнул, – произошло так, как вы излагали в теории автоэволюции. Живые и неживые машины Сверчков развивались и совершенствовались, создавали подобных себе, завоевывали планету и постепенно забывали тот смысл, который вкладывали в них Сверчки. Вы – дети, выросшие на руинах или, простите, на свалке старых автомобилей. Вы воспринимаете руины как проявление неживой природы, не понимая, что это результат деятельности давно вымерших высокоразумных существ.

– И строительство Великой Машины… – проговорил Брукс, глядя в одну точку, – наша попытка сравняться со Сверчками… О Ктулба!

– Вот именно, – я встал. – Нам нужна ваша помощь.

– Нам? – не понял профессор.

– Скиллам, – уточнил я.

– Вы меня совсем запутали, – удрученно мотнул головой Брукс.

Бодрый ливень хлестал по склонам Лесогорья. Клубилась в распадках водяная пыль, пузырились лужи, затянувшие брусчатку улиц жидким стеклом. Листва свечных деревьев поблекла, посерела, а ветви прижались к стволу, из-за чего казалось, что деревья съежились.

Я пробирался через потоки, текущие вдоль улиц, к дому совета старейшин. Брезентовая куртка цвета хаки, которую мне подарила Тина, стала тяжелой, словно освинцованная роба шахтера с рудника Мерзлоты. По капюшону оглушительно барабанили капли.

Как ни странно, я увидел сереброволосого во дворе под дождем. Раздевшись до пояса, старейшина упражнялся с клинком-оборотнем. Повинуясь мысленным приказам хозяина, «оборотень» становился то длинным мечом с тонким прямым лезвием, то коротким ятаганом. Сам старейшина был в отличной форме: обросший серебристой шерстью торс бугрился мускулами тяжелоатлета. Старейшина разил невидимого врага, хакая и со свистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

Я остановился неподалеку. Наверное, мне не следовало мешать сереброволосому тренироваться. Да и пялиться тоже было не очень-то вежливо.

– Встань под навес! – не прерывая «поединок с тенью», бросил мне старейшина. – Нечего мокнуть, не растение.

Навес, сколоченный из заплесневелых досок, отыскался справа от дома. На гвозде висела клетчатая рубашка сереброволосого и льняное полотенце с выцветшим рисунком.

Ждать старейшину пришлось недолго. Не прошло и пяти минут, как он подошел ко мне – мокрый, словно из душа, окруженный клубами пара. Его «оборотень» превратился в цилиндр, такой же серебристый, как волосы старейшины.

– Я поговорил с Бруксом. Он будет нам помогать.