— Посмотрим, что скажут наши юристы.

— Они скажут вам то же самое, что и я, — парировал Уэлли. — И мне не совсем понятно, из-за чего, собственно, спор. Уверяю вас, вы еще дешево отделались. Если бы не детектив Кирчман, вам пришлось бы выплачивать полную страховую стоимость.

— Тогда получается, что детектив Кирчман отнимает у вашего клиента деньги, разве не так, адвокат?

— Не думаю, — ответил Уолли. — Потому как нам необходима эта подделка, чтобы иметь основания возбудить уголовное дело против Барлоу. У Барлоу есть деньги, часть из них он обманом отнял у покойного дяди моего клиента, и моя задача — заставить его через суд возместить потери, то есть вернуть сумму, вырученную от продажи поддельного Мондриана. К тому же я представляю и интересы детектива Кирчмана. Так что не думаю, что вам удастся отвертеться. Вознаграждение придется выплатить.

— Мы — солидная компания с безупречной репутацией. И мне не нравится это ваше выражение, «отвертеться».

— О, ради Бога! — заметил Уолли. — Не я его первый придумал, ваши же коллеги.

Барнет Ривз откашлялся.

— У меня вопрос, — сказал он. — Где настоящая картина?

— Да, где? — эхом повторил кто-то. А может, то было сразу несколько голосов.

— Вот она, настоящая картина, — сказал Ривз и указал на полотно, подлинность которого клятвенно подтверждал совсем недавно Ллойд Льюис. — И если не возражаете, я бы прямо сейчас забрал ее в галерею Хьюлетта, которой она и принадлежит.

— Нет, погодите минутку, — вмешался Уайденер. — Если наша компания выплатит тридцать пять тысяч…

— Да это же не за нее, — сказал Ривз. — А лично мне нужна моя картина.

— И вы ее получите, — сказал я и указал на полотно над камином, написанное акриловыми красками. — Именно эта картина была выставлена у вас в галерее, мистер Ривз, именно с ней вы туда и вернетесь.

— Ну, во-первых, эта картина у нас никогда не висела. Мистер Барлоу пожертвовал нам подлинного Мондриана и…

— Ничего подобного, — возразил я. — Он пожертвовал подделку и, надо сказать, ничуть вас при этом не ограбил. Ведь картина не стоила вам ни цента. Да, он обманывал департамент государственных сборов, и, возможно, они захотят обменяться с ним парой слов по этому поводу, но вас он не обманывал, разве что показал, какие вы все идиоты. То же самое, кстати, продемонстрировала вам и группа школьников, не далее как вчера. Так что никаких прав на настоящего Мондриана вы не имеете.

— Тогда кто же?

— Я, — заявила миссис Барлоу. — Полицейские вынесли ее из моей квартиры, но это вовсе не означает, что мы с мужем отказались от прав на нее.

— Нет у вас никаких прав! — огрызнулся Ривз. — Права вы отдали музею.

— Неверно, — заметил Уолли. — Картину должен получить мой клиент из Калгари. Раз она принадлежала Ондердонку, то теперь должна перейти его наследникам.

— Все это полная ерунда! — воскликнула Элспет Петросян. — Начать с того, что этот вор Барлоу никогда не имел на нее никаких прав! Картина принадлежит мне. Мой дед, Хейг Петросян, обещал передать ее мне после своей смерти, но ее украли. И мне плевать, сколько заплатил за нее Барлоу и кому потом передал или продал. В любом случае никакой сделки с законным владельцем он не совершил. Картина моя!

— Я был бы счастлив включить ее в ретроспективу, — сказал Мордухай Дэнфорд, — и заодно рассортировать все эти, остальные, но, думаю, это исключено.

Рей Кирчман подошел и положил руку на полотно.

— Пока что картина является вещественным доказательством, — заявил он, — и я должен ее конфисковать. Вы можете оспаривать и доказывать свои права, бороться за них сколько угодно. И пока будете таскать друг друга по судам, картина полежит у нас. Причем, сдается мне, довольно долго. — А Ривзу он сказал следующее: — Будь я на вашем месте, я бы взял вон ту, другую, и отвез ее в галерею. Пусть себе висит спокойненько на прежнем месте. Газеты распишут всю эту историю, и полгорода устремится в музей поглазеть на эту картину, причем не важно, настоящая она или нет. Вы, конечно, можете и дальше тратить попусту время и выглядеть при этом дураками, но только не старайтесь выглядеть большими дураками, чем вы есть. Потому кем, как не дураками, вы окажетесь, когда к вам выстроится хвост на несколько кварталов, чтоб хоть одним глазком взглянуть на эту штуку? И лично я не вижу в этом ничего плохого.

— А здесь очень мило, — сказала Кэролайн. — И выпивка просто класс, пусть даже и дерут за нее вдвое больше, чем следует. Так ты говоришь, «Большой Чарли», да? Нет, мне тут определенно нравится.

— Я знал, что понравится.

— И девочка, что бренчит на пианино, тоже очень ничего… Как думаешь, она лесбиянка?

— О, Господи!

— Ну а что такого? Нельзя поинтересоваться, что ли?.. — Отпив глоток, она поставила бокал на стол. — А ведь ты, Берн, кое о чем умолчал… — сказала она. — Вроде бы все объяснил, связал концы с концами, однако о некоторых вещах умолчал.

— И без того все было очень сложно. Не хотелось окончательно запутывать этих людей.

— Как же, как же!.. Надо же, какой заботливый!.. Вот ты, к примеру, ничего не сказал про кота.

— О, перестань, пожалуйста! — заметил я. — Двоих человек убили, похитили пару картин. А я буду отнимать у людей время и рассказывать про какого-то пропавшего кота. К тому же за него был заплачен выкуп и кота благополучно вернули.

— Ага… Так Элисон оказалась второй внучкой Хейга Петросяна, да? Той, другой, что тоже сидела в столовой в доме на Риверсайд-Драйв? Она приходится двоюродной сестрой Элспет, и отцом ее был дядя Элспет, Билли.

— Да, причем сходство между ними просто поразительное. Помнишь, как ты уставилась на Элспет у меня в лавке? Забавно, но сперва я думал, что это Андреа является пропавшей сестрой, потому что у них с Элспет одинаковая манера слегка склонять головку набок, но это оказалось просто случайным совпадением. Увидев Элисон, я в первую же секунду понял, что это она кузина, а вовсе не Андреа.

— Андреа Барлоу.

— Да, именно.

— Ты ведь и о ней умолчал, верно? Ни словом не упомянул о том, что столкнулся с ней в квартире Ондердонка, не говоря уже о вашем валянии на ковре.

— Имеет же право человек умолчать о личных, интимных, так сказать, сторонах своей жизни, — ответил я. — А знаешь, она солгала не во всем. Она действительно была любовницей Ондердонка, и муж об этом узнал. Что, возможно, добавило ему решимости расправиться с этим человеком. И вот он совершил свое черное дело, а Андреа вдруг подумала, что полиция, явившаяся расследовать убийство, обнаружит снимки, сделанные поляроидом, где она красовалась вместе с Ондердонком. И она пришла за ними. Нашла их или нет — не важно, чет побери, но факт тот, что я застиг ее в квартире. И она, естественно, страшно перепугалась. Наверное, она уже обнаружила тело Ондердонка в шкафу и знала, что явиться в столь неурочный час он не мог. Но если не он, так кто же? Или полиция, и в этом случае ей пришлось бы давать объяснения, или же муж-убийца явился прикончить и ее и оставить лежать рядом с мертвым любовником. Короче, она поняла, что попала в беду.