— Ты можешь считать себя рабом, если хочешь. Наверное, в твоем мире просто никого больше нет — только рабы и хозяева. В таком случае не я твой хозяин. Мы ведь люди, а не песчинки, влекомые ветром Вселенной. Без воли Творца не светят ни солнце, ни звезды, не растет трава и не поют птицы. Наш жалкий разум не в силах объять и малой части того Мироздания, что создал и держит Он волей своей. И если среди бескрайности миров пересеклись наши тропы, если скрестились пути в этом месте и времени этом, значит, таков Его промысел, такова Его воля. Нам ли, ничтожным, пытаться понять замысел Того, чьи мгновения — наши века, а расстояний не существует? Кто к кому послан? Какова наша роль, предназначение наше? Нет ответов, и не будет, наверное, их! Нам остается лишь жить и слушать голос Бога в сердцах наших. Ты взывал к Всевышнему, ты открывал Ему душу свою, и я понял, что нелегок путь твоей жизни. Отвергаешь ты богов деревянных и каменных, отлитых из золота и серебра, тех, что живут в пещерах и храмах, в священных рощах и на горных вершинах. Ты отвергаешь тех, кому тысячи лет поклонялись люди мира сего, и хочешь служить лишь Ему…

Вар-ка говорил и усиленно «колдовал» — накатывал на слушателя волны теплоты, доброжелательности и сочувствия. Ему пришлось изрядно потрудиться, прежде чем беседа приняла характер диалога. Они проговорили почти до утра, но рук от лица Сеймон так ни разу и не убрал, а именем собеседника не поинтересовался.

Как понял Вар-ка, они находятся на глухой окраине какого-то большого государства, которым правит то ли царь, то ли император — некто Богоподобный. Вся жизнь кипит где-то далеко на западе у большой реки. Там народ занимается земледелием, скотоводством, ремеслами. Там дворцы, храмы, гробницы и все такое прочее. Основных богов только два, зато есть множество вспомогательных. Светская и религиозная власть тесно переплетены. Табель о рангах чиновников, жрецов, вельмож и царедворцев так сложна и запутанна, что, как выразился бы Николай, без бутылки не разобраться. В этой иерархии Сеймон занимал настолько высокое положение, что мог позволить себе без особого риска для жизни вступить в конфликт со жрецами главных богов.

Если Вар-ка правильно понял, то ничего принципиально нового Сеймон не предлагал. В истории государства не раз были периоды, когда оба культа объединялись под тем или иным предлогом, а затем вновь разъединялись. Это происходило мирно или не очень и внешне выглядело как борьба религиозных течений, хотя Вар-ка сразу заподозрил, что без элементарной борьбы за власть здесь, конечно, дело не обходилось. Сеймон же, начитавшись старинных свитков, проникся мыслью, что Бог на самом деле един, всемогущ и многолик. Насколько его концепция отличалась от прежних, признанных ересями, Вар-ка было не очень понятно. Так или иначе, но Сеймон задался целью сделать свою истину всеобщей, благо ему за это не грозило битье палками на площади.

Политическая и экономическая ситуация в стране была, кажется, довольно тяжелой. Верховный правитель, преследуя, конечно, свои цели, сначала поддерживал Сеймона в борьбе со жрецами, а потом охладел к нему и пустил дело на самотек. Жрецы же наоборот, почувствовав слабину противника, смогли отбросить внутренние распри и встать единым фронтом. Не решаясь пока на физическое устранение, они скрупулезно собирали грехи и ошибки врага, чтобы разом вывалить их пред лицом правителя. В конце концов, какой-то пустяк, вроде убийства простолюдина, двинул чашу весов в нужную сторону. У Сеймона же хватило ума уйти в бега чуть раньше, чем его официально объявят преступником. Это всех устроило, и его оставили в покое.

Здесь, на окраине государства, у которого внятных границ и в помине не было, Сеймон быстро подружился с главой одного из местных скотоводческих кланов. И даже оказал ему честь, женившись на его дочери. С тех пор он бродит тут по пустыне, командует пастухами, смотрит, как растут его дети, и… мучается. А в последнее время появились упорные слухи, что дела в центре совсем плохи, что там опять поднимается какая-то буча. В общем, он хочет вернуться, но не решается.

Что может тут сделать, сказать, посоветовать он, Вар-ка? История эта кажется вполне банальной — мало ли их, пророков… Другое дело, что человек-то необычный: сколько ни вслушивается Вар-ка в его слова, в его мысли, в то, что спрятано под ними, не находит он (хоть убей!) в новом знакомом ни личной корысти, ни признаков смрадного фанатизма. Вполне нормальный, умный и добрый мужик. Ну, допустим, с корыстью-то понятно: богатства жаждут те, кто знает вкус бедности, но власть! Нет, похоже, он и власти не хочет. Он просто познал истину и желает нести ее людям. Без этого ему жить неинтересно, невкусно и вообще ни к чему.

— Я чувствую, Сеймон, что ты принял решение.

— О да!

— Ну, что ж… Может быть, на одной из дорог ты встретишь человека, который заговорит моим голосом. Может быть, он захочет пойти с тобой.

Лысый все бубнил и бубнил:

— …в конце месяца дождей с Верхних полей. А четвертое хранилище очищено будет и просушено, и освящено лучезарной силой великого Ара. Вознесем мы молитвы и, восславив бессмертного Тога, поместим вдоль восточной стены…

«Похоже, скоро светильники просто начнут гаснуть. И не потому, что кончится масло, а потому, что в воздухе вообще не останется кислорода! У них тут не зал приемов, а морилка какая-то! Да еще эта дрянь дымится в мисках. И комнатушка-то от силы восемь на восемь метров, а народу набилось! Стоят, дышат, тихонько переминаются с ноги на ногу, тряпками все обмотаны: кто черными, кто белыми, кто желтыми, а вот те трое вообще разноцветные — красно-сине-зеленые. Мокрые все от пота, только что на пол с них не капает.

А их главный сидит в своем кресле и даже не моргает. Может, он и не живой вовсе? Кажется, дышит… И слезы текут… Но ведь не шевелится?! Уже сколько времени сидит и не шевелится — вот это выдержка!

Ну, за каким чертом Сеймон меня сюда притащил? Он, похоже, здесь в авторитете, ему по дороге все кланялись — чуть ли не на землю ложились. У него какие-то дела к начальнику, а я-то тут при чем?! Ох-хо-хо…

Великий Творец, неужели он закончил?! Или будут еще докладчики? Только не это!!»

Лысый скатал свиток и склонился в глубоком поклоне. Вар-ка облегченно вздохнул: «Кажется, все!»

В зале повисла душная тишина. И вдруг…

Сеймон шагнул в первый ряд, раздался тихий стук — он уронил посох. И сразу же:

— Змей!!!

Публика шарахнулась в стороны. В просвете между телами Вар-ка увидел, как толстенная серая змеюка изогнулась на каменных плитах, подняла голову и, шурша брюхом, двинулась в сторону трона.

— О-о-хо-о-о!..

И нет никакой змеюки! А лежит на полу палка Сеймона с грубо вырезанным набалдашником. Померещилось?!

Чьи-то невидимые руки отодвинули в сторону тяжелый занавес с пришитыми к нему кругами и треугольниками из желтого металла, и в дальней стене за троном открылся широкий проход. Люди потянулись туда, но не толпой, а как бы соблюдая очередность — непонятную, но строгую. В какой-то момент возникла пауза: оставшиеся (жрецы, сановники?) явно ждали Сеймона, чтобы выйти после него, но тот с места не сдвинулся. Вар-ка тоже остался стоять, передвинувшись так, чтобы не слишком высовываться из-за широкой спины своего спутника.