— До конца дела не читал, это ж вот такой кирпич… Прекратили за отсутствием события преступления… Простите, очень любопытный факт. Не установлено ни одного свидетеля, доказательства, а вы настаивали… Неужели и сейчас думаете?..

— Думаю, — перебил он. — И уверен.

— Юридический казус!

— Жить с этим казусом становится тошно, — признался Рассохин.

— Я не хотел вас расстраивать, — торопливо зачастил Кошкин, — из чистого профессионального интереса спросил. Никогда не думал, что с вами судьба сведет… Ну, добро, рассказывайте, что тут приключилось. Да определимся, как будем действовать.

Рассохин не успел рта раскрыть, как вмешался профессор.

— Насколько мне известно, — тоном начальника начал он, бесцеремонно втиснувшись между ними, — вы, господин Рассохин, доктор геологических наук?

— Геолого-минералогических, — поправил он.

— Что станет, если я, профессор языкознания, начну заниматься вашей наукой? Вы знакомы с творчеством Крылова и его сентенцией по поводу сапожника и пирожника?

Сотрудники взирали на ученых мужей с неприкрытыми ухмылками, но не перебивали, должно быть, из уважения к распоряжению самого губернатора, но скорее, напротив, полного пренебрежения к нему, мол, делайте что хотите.

— Кто вам раньше запрещал заниматься этой темой? — спросил Стас. — Почему вы спохватились, когда я написал записку в министерство? Ни раньше, ни позже…

— Этой темой я занимаюсь всю жизнь! — воскликнул Дворецкий. — У меня десяток научных работ, между прочим!

— Читал, читал. Да надо было не писать, а копать. Еще лет тридцать назад…

— Власти не позволяли! Вся информация о сселении старообрядцев Карагача была закрыта. Коммунисты прятали свои преступления!

— Вы же знаете, — поддержала его Лиза, — в тридцатом году по Карагачу прошел карательный отряд. Под видом борьбы с остатками колчаковских банд.

— Ну а когда информацию раскрыли? — Рассохин старался говорить мирно, и это оказывало обратное действие — профессор распалялся. — Что вам мешало?

— При демократах не стало денег! У них ни на что нет денег! Все воруют!.. А потом в академию пришли случайные, непрофессиональные люди. Нувориши!

— Версии Михаила Михайловича никто не верил, — вставила опять Лиза тоном адвоката. — Было убеждение, староверы не закапывают книги и иконы. Считалось страшным грехом…

— А мне поверили, — сказал ей Рассохин. — Я нашел деньги, снарядил экспедицию, получил разрешение в министерстве…

— Это не разрешение! — Дворецкий потряс бумагой. — Простите, это филькина грамота! Прошу вас, товарищ Кошкин! Прочитайте и оцените как правовед!

Следователь взял письмо, пробежал профессиональным взглядом текст, на чем-то сосредоточился и наконец пожал плечами.

— Имеет все основания считаться юридическим документом, — хитромудро проговорил он, — то есть разрешением на производство исследовательских и поисковых работ.

— Откуда вы взяли? — вскипел профессор. — На производство раскопок необходимо совсем другое разрешение!

— Почему? — возразил Кошкин. — Пожалуйста, зачитываю: «разрешается обследование и изучение бывших поселений старообрядцев по бассейну реки Карагач, а также поиск и сбор археографического материала, предметов старины, памятников истории и культуры»… Ну, и так далее.

— А где слово — раскопки?!

— Достаточно слов «поиск и сбор», — отпарировал следователь, явно издеваясь. — А искать можно в земле, в воде и даже в воздухе!

— Я запрещаю любые работы на Карагаче! — рубанул Дворецкий. — Сегодня же доложу губернатору и в Академию наук. И пока не получу подтверждения ваших полномочий, господин Рассохин, копать не позволю! Заявляю в присутствии представителей власти!

Он бы еще кричал и топал ногами, но положение спасла Лиза. Она подхватила профессора под руку, отвела в сторону и что-то ему зашептала. На удивление тот послушно покивал головой, затем так же беспрекословно пошел за ней к кедру, на котором всю ночь просидел Рассохин.

— Дорогой уговаривал арестовать вас, — поделился секретами Кошкин. — Хорошо, что журналистка при нем. Сейчас обломает… Ну давайте по порядку: кто на вас тут напал?

Пока Стас рассказывал о блаженной и последующем нашествии Матерой со свитой, Дворецкий с Лизой сидели над бурным прижимом и о чем-то разговаривали. О том, что остров посетил еще один человек — огнепальный Христофор, — он промолчал. Сотрудники хоть и слушали с интересом, но закончилось все полным скепсисом.

— Они второй год в оперативной разработке, — без энтузиазма сказал опер Рябыш. — Информация нам поступает. И канадскую красавицу эту знаем, Сысоева Евдокия, а проще говоря — Матерая Дуся. Ничего криминального там не происходит. Ну, живут, работают, чудачат люди. Приезжают, уезжают… Это же не гастарбайтеры, все граждане России.

— Ты что, паспорта проверял? — ухмыльнулся следователь.

— Паспортов у них, возможно, и нет, — вставил Рассохин. — Сжигают при имянаречении. Возможно, Галицын даже свой спалил. Его теперь зовут Яросвет.

— Что не дурно, то потешно, — хмыкнул Рябыш. — Дети, честное слово, в индейцев играют.

— И правда, на что в тайге паспорт? — сам у себя спросил Кошкин. — Медведю показывать?

— У налоговой претензии были к Сорокину, — вспомнил опер. — Так пусть сами разбираются… В общем, зря вы тревогу подняли.

— А как же полковник? — спросил Рассохин. — Странный звонок по поводу имущества?

— Он дееспособный гражданин, — начал было опер, но Кошкин перебил:

— Все надо проверять! Почему лодка прострелена? Кто Скуратенко на жердь поставил? И мошенничество не исключено. Кстати, отсутствие паспортов — формальная причина для задержания до выяснения личности.

— Ну, задержишь, и что? Представляешь — сорок баб? И все с гонором. Тут столько визгу будет! Цыганский табор, рота ОМОНа не справится… Ты как хочешь, а я пас.

— Сорок бывших проституток — это серьезно…

— Кстати, Скуратенко писать заяву отказался, — напомнил Рябыш. — Что еще раз доказывает — у него рыло в пуху. Попытка изнасилования — тяжкое преступление…

— И красавица эта вряд ли напишет, — заметил следователь. — Но мы должны реагировать… Кстати, Гохман, Карагач — это твоя земля?

— Формально моя, — откликнулся тот. — Только на чем обслуживать? Пешком?

— Да, люди живут, бесплатно работают, семей нет, а детей рожают, — продолжал Кошкин. — Явное многоженство, и как будто государства не существует, сами по себе. Ребятишки у них хоть зарегистрированы в ЗАГСе?

— Откуда? — терял надежду на успех опер. — Самосев… Ну, выпишешь ты родителям предписание, и что? И еще их сыскать надо, этих родителей. Там коммуна… В общем, дохлое это дело, господа присяжные. Считаю, надо с полковником этим потолковать и сваливать. Ну, кто желающий на Гнилую Прорву? В гости к отроковицам?