Кроме того, образ Фосетта продолжал вдохновлять создателей приключенческих книг. В 1956 году популярный бельгийский автор авантюрных романов Шарль Анри Деисм, писавший под псевдонимом Анри Верн, выпустил в свет книгу «Боб Моран и загадка Фосетта». Моран, герой романа, расследует исчезновение амазонского путешественника, и, хотя ему не удается выяснить, что с ним случилось, он открывает затерянный город Z – «мечта Фосетта сбывается».

Фосетт появляется даже в романе 1991 года «Индиана Джонс и семь покровов»[38] – одной из книг той серии, что возникла на волне успеха блокбастера 1981 года «В поисках утраченного ковчега». В этом романе с весьма запутанным сюжетом Индиана Джонс (хоть он и утверждает: «Я археолог, а не частный детектив») отправляется на поиски Фосетта. Он обнаруживает фрагменты путевых дневников Фосетта из его последней экспедиции, где говорится: «Мой сын, охромев из-за больной лодыжки и страдая малярийной лихорадкой, несколько недель назад повернул обратно, и я отправил с ним нашего последнего проводника. Бог им в помощь. А я двинулся вдоль реки, вверх по течению… У меня кончилась вода, и следующие два-три дня моим единственным источником жидкости была роса, которую я слизывал с листьев. Как часто я снова и снова упрекал себя, что решил идти дальше один! Я обзывал себя дураком, идиотом, безумцем». Джонс устанавливает местонахождение Фосетта и обнаруживает, что исследователь Амазонии все-таки нашел свой волшебный город. После того как двух археологов-любителей захватывает в плен враждебно настроенное племя, Фосетт и Джонс, с кнутом в руке, спасаются, прыгнув в реку Смерти.

Мы с Паулу обсудили еще несколько фантастических версий: что тела Фосетта и его спутников пожрали черви, как тело Мюррея; что они подхватили слоновую болезнь; что их погубил яд смертоносных лягушек… В конце концов мы оба уснули в машине. На следующее утро мы поехали вверх по небольшому горному склону, чтобы достичь поста Бакаири. На то, чтобы добраться сюда из Куябы, у Фосетта ушел месяц. У нас это заняло два дня.

Пост Бакаири разросся, теперь в этом районе жило больше восьмисот индейцев. Мы отправились в самую большую деревню, где несколько десятков одноэтажных домов выстроены рядами вокруг пыльного подобия центральной площади. Большинство из строений сделаны из глины и бамбука, и крыши у них покрыты пальмовыми листьями, хотя некоторые более новые дома были с бетонными стенами и железными крышами, звеневшими во время дождя. Деревня, хоть и явно осталась бедной, теперь обзавелась колодцем, трактором, электричеством и тарелками спутниковых антенн.

Когда мы прибыли, почти все мужчины, старые и молодые, оказались на охоте, готовясь к ритуалу празднования сбора урожая. Но Таукане сказал, что здесь есть кое-кто, с кем нам следует встретиться. Он провел нас в дом, выходящий задним фасадом на площадь; поблизости рядком росли благоухающие манговые деревья. Мы вошли в небольшую комнату с единственной лампочкой, висящей над головой, и несколькими деревянными скамьями вдоль стен.

Вскоре из задней двери показалась крошечная скрюченная женщина. Опираясь на руку ребенка, она медленно двигалась к нам, клонясь, словно под сильным ветром. На ней было цветастое хлопковое платье; длинные седые волосы обрамляли лицо – настолько морщинистое, что глаз почти не было видно. Она широко улыбнулась, показав чудесный набор белых зубов. Таукане объяснил, что эта женщина старше всех в деревне и видела, как здесь проходил Фосетт и его экспедиция.

– Наверное, она – последний живой человек, который с ними встречался, – заметил он.

Она опустилась в кресло, ее босые ноги едва доставали до пола. Через Таукане и Паулу, переводивших мои слова с английского на португальский, а потом на бакаири, я спросил у нее, сколько ей лет.

– Я не знаю точно, сколько мне лет, – ответила она. – Но я родилась около 1910 года. – Она рассказала: – Я была еще девочкой, когда трое чужаков остановились у нас в деревне. Я помню их, потому что я никогда не видела таких белых людей, с такими длинными бородами. Моя мать сказала: «Смотри, христиане пришли!»

Она поведала нам, что трое путешественников разбили лагерь внутри новой деревенской школы, которой теперь уже нет.

– Это было самое красивое здание, – сообщила она. – Мы не знали, кто они такие, но мы понимали, что они, наверное, важные люди, раз они спят в школе.

Я вспомнил, что в одном из писем Джек Фосетт упомянул о том, что они ночевали в школе.

Она прибавила:

– Помню, что они были высокие, очень высокие. И один из них нес смешной мешок и был похож на тапира.

Я спросил у нее, какая тогда была деревня. Она ответила, что к тому времени, как появились Фосетт и его спутники, все у них стало меняться. По ее словам, бразильские офицеры «говорили, что мы должны носить одежду, и дали каждому из нас новое имя».

– Мое настоящее имя – Комаэда Бакаири, – сообщила она, – но они мне сказали, что теперь я Лауринда. Так что я стала Лауриндой.

Она вспоминала повальную болезнь, которую описывал в своих письмах Фосетт.

– Бакаири просыпались от кашля и шли к реке очиститься, но это не помогало.

Спустя какое-то время Лауринда встала и побрела к выходу. Мы вышли вместе с ней и увидели вдалеке горы, на которые в свое время с таким же удивлением смотрел Джек.

– Эти трое пошли в том направлении, – сказала она. – Через те вершины. Говорили, что через те горы никогда не переходили белые люди, но эти трое сказали, что идут туда. Мы ждали, что они вернутся, но они так никогда и не пришли.

Я спросил, не слышала ли она о каких-нибудь городах, которые находятся по ту сторону гор и которые индейцы могли построить столетия назад. Она ответила, что ничего об этом не знает, но заявила, указывая на стены своего жилища, что ее предки рассказывали о домах бакаири, которые были куда больше и красивее.

– Они были из пальмовых листьев с деревьев бурити и были в два раза выше и такие прекрасные, – сказала она.

Вернулись несколько охотников, неся туши оленей, муравьедов и кабанов. На площади правительственный чиновник распорядился установить большой киноэкран. Мне сообщили, что сейчас будут показывать документальный фильм, объясняющий индейцам бакаири смысл праздничного ритуала в честь сбора урожая, который они собираются устраивать: этот ритуал является частью их мифа о сотворении мира. Там, где власти когда-то пытались лишить бакаири их традиций, они теперь стремятся сохранить их. Наша старуха наблюдала за происходящим со своего порога.

– Новое поколение по-прежнему проводит некоторые из старых церемоний, но они совсем не такие богатые и красивые, – заметила она. – Их не волнуют ремесла и пляски. Я пытаюсь рассказывать им старые сказки, но им это неинтересно. Они не понимают, что в этом – самая наша суть.

Перед тем как мы распрощались, она вспомнила о Фосетте еще кое-что. Много лет, сказала она, другие люди приходят издалека, чтобы расспросить об этих пропавших путешественниках. Она воззрилась на меня, и ее узкие глаза распахнулись.