class="p1">Прикрываю рот рукой. Всхлипы рвутся из груди потоками. Как цунами или ураганные ветра. С ними невозможно справиться, как и со стихией.

– Ты же это загадывала здесь?

Достает смятый клочок бумаги из кармана джинсов, аккуратно разворачивает.

Вижу, как он волнуется. Чертовски. Не помню, чтобы перед гонкой такое было. А его работа – это его жизнь, страсть, любовь, часть него, если хотите. И стоит передо мной Майк Марино, один из самых богатый, талантливых и востребованных гонщиков нашей планеты, и зачитывает мне то, что какая-то Таня Жемчужина накарябала несколько месяцев назад.

Шутила, не верила, что возможно, потому что абсурдно. Ну как Майк может меня полюбить? Немыслимо.

И вот – стоит, ждет. Говорит, что любит.

Дурак. Самый настоящий дурак!

– Ну? – нетерпеливо тычет в меня бумажкой. Она же вот-вот рассыпется.

Самое смешное, что я не помню, что я там написала. Была не в себе, хотела спровоцировать этого самодовольного и эгоистичного пилота, а он… Ответы искал. Может, и вовсе страдал, что не сразу получилось разгадать.

– Вот, нашел тебя. В любви признался, а ты, кошка драная… Хоть бы обняла.

Кидает ставшую ему ненавистную бумагу на стол и прячет голову в ладони.

Тяну руку. Может, сидящий передо мной Майк Марино и вовсе мираж. Или это сон. Хороший, добрый сон, который развеется с первыми сигналами будильника. Ненавижу эти звуки по утрам.

Дотрагиваюсь до мягкой ткани его футболки. Толстая. А кожа, наоборот, горячая. Зарываюсь в непослушные волосы, тереблю. Майк уворачивается, как непослушный мальчишка. Улыбку вызывает и слезы.

Счастлива, что не сдался и нашел? Да. Но что же нам делать, Майк? Я не Золушка, да и ты не принц.

Обвожу его напряженные губы. Подушечки пальцем ошпаривает.

И стоит ему посмотреть на меня, в его глазах я читаю убийственную нежность. Он смотрит скучливо. Все нутро переворачивает своим взглядом.

Убегать нет смысла, да?

– Ты угадал, Микеланджело Марино, – смыкаю зубы на нежной коже губ, – я хотела от тебя признаний в любви.

– Ti amo! – разводит руки в сторону и смахивает на хрен мою недоеденную граниту. Звучит так, будто он ругается, а не в чувствах признается.

Ахаю, но скорее от неожиданности, чем от сожаления за недоеденный десерт.

– Новую куплю. Эта все равно растаяла, пока ты тут сидела.

Кто-то уже снимает нас. Весь интернет снова будет забит снимками Майка и неизвестной девушки Эльзы. А я так не люблю все это.

– Я больше и не хочу, – некрасиво шмыгаю носом. И да, меня по-прежнему снимают.

– А чего хочешь? – кивает. Веду плечами. А что я правда хочу?

– К тебе хочу. Скучала…

– Вот ты… Дурочка, – ласково говорит, и я ныряю в его теплые объятия.

Боже, настоящий рай на земле. Он пахнет моим счастьем, любовью и чуточку машинным маслом.

– И это, я прощаю тебя, – высокомерно заявляет. Ему бы трибуну, рупор и древнеримскую мантию.

– Гатти подошел ко мне и хитростью выманил нашу с тобой историю. Первую. В тот день я была ужасно зла на тебя, Микеланджело Марино. Ты уехал с Сильвией и моими презервативами.

– Что? При чем здесь он?

– Ну как?

Нам надо остановиться. С нами будут не ролики в сети, а настоящие выпуски новостей.

– Я про Энцо. И тебя. Про вас с ним!

Майк сглатывает напряжение. Странная тема кажется ему каким-то камнем, который он с таким трудом обошел. Понять бы еще, каким боком этот камень оказался на его пути.

И при чем здесь вообще его избалованный братец?!

– А что он? И что значит «я тебя прощаю»? Между прочим, в ту ночь я не дала ему умереть! И не позволила, чтобы его ограбили! На себе тащила. А его туша весит целую тонну!

Майк открывает рот. Тут же закрывает и прищуривается. Рассмотреть что-то в его глазах невозможно.

Сердце пищит в груди, как сигнал чего-то предостерегающего и опасного.

– В ту ночь? – настороженно спрашивает.

Голос становится тише, рефлекторно двигаюсь к нему ближе.

– В ту ночь.

– И…

– И… Я спасла его. Наградой было легкое похмелье и боль в правом боку. Еще он испачкал мне платье. Мне пришлось его выкинуть. Оно стоило целых семьдесят долларов. Надо было взыскать с него, – последнее предложение гневно шепчу скорее для себя, нежели для Майка.

Мой гонщик выглядит потерянным, пока не заключает мое лицо в своих ладонях с требованием смотреть прямо по курсу. А именно – в его потемневшие глаза, от которых все внутри сжимается, как под диким давлением.

– То есть между вами ничего не было?

От ярости покрываюсь пятнами. И в зеркало не надо смотреть. Мне, конечно, за многое стыдно, что было в ту ночь, но после намеков эгоистичного, невыносимого пилота хочется провалиться сквозь землю.

– О чем ты? – пытаюсь найти крохи самообладания. Он в любви мне признался!

– Ты вышла от него в его же одежде. Утром. И Энцо рассказывал…

– Уф… Что твой балбес брат мог натрепать? – все же теряю терпение. Неужели Майк мог во мне усомниться? Я же влюблена в него была! И есть…

– Ничего… Так… Бред всякий.

Улыбается чертовски хитро, но обворожительно. Плечи по-прежнему напряжены, губы поджаты, и он тяжело дышит.

– И почему это я кошка драная? М?

– Зато любимая. Пойдем пожрем чего-нибудь? Я от голода становлюсь неконтролируемым.

Глава 49. Майк

– О, братишка! – Энцо отталкивает от себя полуголых девиц и, петляя зигзагами, идет ко мне.

От него разит алкоголем и чем-то сладким. И это не женские духи.

Вот придурок!

– Как дела? – спрашиваю и указываю на уже трех девиц. Они все в чем-то, что напоминает юбку, но уж очень короткую. Уверен, я увидел цвет белья одной из этих… Дам.

– У-у-у. Очень даже хорошо. Присоединишься?

Энцо настолько пьян, что едва стоит на ногах. Эти цыпочки, кроме хороших чаевых, ничего от него не получат.

– Не. Давай прокатимся? Та-ак соскучился.

Козел.

Кладу ладонь на его спину и подталкиваю к