– Комит Туррибий всерьез утверждает, что князь Верен бессмертен, – вздохнула Пульхерия. – И пока стоит Рим, будет жить и Гусирекс, поскольку именно ему боги поручили нанести Вечному Городу последний сокрушительный удар.

– В таком случае я бы на месте сиятельного Верена не торопился.

– А он и не торопится, – повела полными плечами Пульхерия. – В отличие от кагана Аттилы.

– Туррибий сейчас в Медиолане?

– Да, – кивнула Пульхерия. – Он хочет повидаться с тобой.

Когда-то Туррибий был лютым врагом патрикия Сара, но с тех пор прошло слишком много лет, чтобы в сердце Аэция сохранилась хотя бы капля ненависти к этому далеко уже не молодому человеку. Впрочем, бывший комит агентов божественного Гонория сохранил еще достаточно сил для путешествий по Внутреннему морю и в Риме он бывал едва ли не чаще, чем в Карфагене.

– Скрипим помаленьку, – отозвался он с улыбкой на похвалы Аэция и поднялся навстречу хозяйке дома, матроне Стефании.

– Как здоровье сенатора Паладия? – полюбопытствовал у своей бывшей любовницы префект.

– Здоров, – порадовала его матрона. – Что ему сделается? Недавно он напророчил смерть божественному Феодосию, а тебе, сиятельный Аэций, – великую победу. Вот и думай тут, кто у нас сумасшедший, а кто нет.

Отдав распоряжение слугам, Стефания степенно удалилась, предоставив патрикиям возможность поговорить наедине, за кубком хорошего апулийского вина.

– Точно так же он напророчил смерть несчастному Марпиалию, – мрачно изрек Туррибий. – И ведь сбылось, сиятельный Аэций, вот что удивительно. Может, мне съездить в Константинополь, чтобы предупредить божественного Феодосия? Как ты думаешь?

– А почему бы и нет? – пожал плечами префект. – Но если непоправимое все же случится, то кто заменит умершего императора?

– Видимо, его зять, сиятельный Маркиан.

– Прямо скажу, невелика птица, – скривил губы префект.

– Зато он очень хорошо знает, что без одобрения со стороны божественного Валентиниана ему в Константинополе не усидеть. Да и князю Верену он многим обязан.

– Коли обязан, то должен отблагодарить, – твердо произнес Аэций. – От него ведь немного требуется – перестать выплачивать дань гуннам, а в случае, если Аттила перейдет через Рейн, взять под свою руку земли, отпавшие от Византии.

– Думаю, на это он способен, – кивнул Туррибий.

– Желаю тебе доброго пути, патрикий, – отсалютовал собеседнику кубком Аэций. – И да поможет нам Бог.

Маркиан был удивлен приездом своего старого знакомого в Константинополь. И охота высокородному Туррибию мотаться из города в город, теряя остатки драгоценного здоровья! Сам магистр Маркиан в последние годы словно сыр в масле катался, особенно после внезапной смерти своего названого отца Евтапия. Умер тот смертью вполне естественной, но в Константинополе нашлись, разумеется, злые языки, которые принялись перемывать косточки мужу сиятельной Пелагеи. Допустим, Маркиан действительно перебрался во дворец умершего евнуха, но ведь не на улице же жить благородному человеку. А что до наследства, то оно оказалось не так уж велико, каких-то три миллиона денариев.

Услышав столь чудовищную цифру, Туррибий едва не захлебнулся вином, а потом, откашлявшись, с уважением глянул на хозяина. Сиятельный Маркиан, не в обиду ему будет сказано, сильно раздобрел на чужих харчах. И из сухощавого подвижного мужчины превратился в толстяка, озабоченного лишь ублажением собственного чрева. А под лежачий камень, как известно, вода не течет.

– Безумный сенатор Паладий напророчил тебе великую судьбу, – порадовал магистра двора гость.

– Спасибо ему на добром слове, – усмехнулся Маркиан. – Как видишь, я на жизнь не жалуюсь.

– Ты меня не понял, магистр, – покачал головой Туррибий. – Речь идет не о довольстве, а о величии. Именно тебе придется занять место божественного Феодосия.

– Ну, – разочарованно протянул Маркиан, – это когда еще будет.

– Это случится раньше, чем каган Аттила перейдет Рейн. Времени у тебя немного, магистр, ибо гунны уже изготовились к броску.

– Но Феодосий здоров как бык! – возмутился Маркиан. – Ему не исполнилось еще и пятидесяти.

– Тем хуже для тебя, магистр, – пожал плечами гость. – Люди, случается, умирают совсем молодыми, и как раз в тот миг, когда в их руках трепещет птица удачи.

Угроза была более чем прозрачной. Но и ставкой в этой безумной игре был Великий Рим. Маркиан спас от разорения родной Константинополь, направив помыслы и усилия кагана на Запад, но, видимо, не учел, что на Вечный Город нацелился еще один хищник. Князю Верену невыгодно, чтобы Рим упал к ногам Аттилы перезрелым плодом, и он сделает все, чтобы стравить между собою своих врагов. А бедный Феодосий всего лишь досадная помеха в смертельной схватке двух варваров.

– Не скрою, сиятельный Маркиан, я предпочел бы видеть тебе в пурпуре императора, а не в луже собственной крови, но решать в любом случае тебе.

– Я понял, высокородный Туррибий, – мрачно кивнул магистр. – Думаю, пророчество сенатора Паладия сбудется и в этот раз.

Император Византии был страстным охотником, но, как совершенно справедливо заметил комит финансов Хрисафий, всякая страсть таит в себе смертельную опасность. Божественного Феодосия подвела подпруга, когда он на полном скаку с копьем в руке преследовал убегающего кабана. Встреча с землей стала для императора роковой. Он сломал позвоночник и через сутки скончался. Трудно сказать, кто первым крикнул: «Да здравствует божественный Маркиан!», кажется, это сделал магистр пехоты Аспар, но в любом случае его крик был подхвачен сначала варварами, служившими при дворе византийских императоров, а потом и гордыми константинопольскими патрикиями. Протестов не последовало. Муж сиятельной Пелагеи божественный Маркиан твердой поступью взошел на трон Византии, чем порадовал друзей империи в лице высокородного Туррибия и огорчил ее врагов.

Гунны чудовищной серой волной перехлестнули через величественный Рейн. Силы их были неисчислимы. Светлейший Асканий, куриал города Арля, не питал иллюзий по поводу исхода предстоящей войны. По его мнению, аланы рекса Сангибана, сына и преемника умершего Гоара, отнюдь не горели желанием защищать город Орлеан. И Асканий очень хорошо их понимал, поскольку в Галлию вторглись по меньшей мере триста тысяч гуннов. Ну что могли в такой изначально проигрышной ситуации сделать тридцать тысяч аланов? Только лечь костьми на пути гуннской армии. Каган Аттила уже буквально стер с лица земли города Трир, Мец и Аррас. Такая же участь ждала не только Орлеан, но и Арль, в этом у Аскания не было ни малейших сомнений. Именно поэтому он скорее одобрил, чем осудил стремление молодого рекса Сангибана договориться с каганом Аттилой. Однако мудрые речи старого куриала не понравились дуксу Ратмиру, присланному из Медиолана божественными Валентинианом. И хотя под началом у дукса было всего-то двадцать пять легионов пехоты и пять тысяч клибонариев, он собирался выступить против гуннов. Этот тридцатилетний красавчик вообразил, что победы на поле брани над опытным и коварным врагом достаются столь же легко, как победы в спальнях над матронами, снопами валившимися к его ногам.