Франсу Улофу всего две недели от роду, и с момента его рождения Элина еще не выходила на улицу.

Вечером 18 ноября буря вдруг улеглась. Гул и завывание за стеной стихли. Кажется, ветер заснул. Город лежит весь белый и неподвижный. Встает луна, желтая и жирная.

Элина укладывает сына в санки для дров. Ей надо пойти прогуляться.

Снаружи уже образовались дорожки, по которым передвигаются люди, – как мышиные следы в глубоком следу. Дети играют с собакой. Франс Улоф спит в санках.

Она идет, предавшись своим мыслям, и вдруг обнаруживает, что стоит перед школой.

Что-то колет ее в грудь, когда она думает о детях и о своей профессии, к которой никогда уже не сможет вернуться. Интересно, скучают ли по ней дети? Или новая учительница легко заняла ее место в их сердцах? Как выглядит класс – все так же или ее преемница все переделала по-своему?

В Кируне не запирают дверей. Может быть, зайти посмотреть? Ведь от этого никому не будет вреда.

Достав из саней завернутого в одеяло Франса Улофа, она входит в школу. Окна до половины покрыты инеем, но в помещение попадает достаточно много лунного света, и, когда глаза немного привыкли, все хорошо видно.

Нет, похоже, осталось все по-старому. Видимо, новая учительница совсем лишена фантазии. Сама она уже в первую неделю внесла тысячу изменений.

Элине становится жарко, она кладет спящего Франса Улофа за рояль и расстегивает пальто. Как только она положила его на кафедру, до нее доносится звук открывшейся и вновь захлопнувшейся двери.

И тут кровь стынет у нее в жилах, ибо она слышит голос, который невозможно не узнать:

– Фрёёёкен. Фрёёёёкен Петтерссон.

Когда он появляется в дверях класса, лица его не разглядеть в полумраке.

– Значит, уже здесь. Едва дитя родилось, как она уже бегает по деревне, как сучка. Ясное дело.

Она не в силах пошевелиться, когда он тщательно запирает дверь класса и кладет ключ в карман.

Все ее мысли об одном – о ребенке. Лишь бы малыш не проснулся.

«Если он обнаружит его, то убьет меня, а его оставит умирать на морозе», – думает она.

И она знает, что так и будет.

Он пыхтит, как зверь, когда его мощные руки смыкаются вокруг ее запястий.

Она отворачивается, но он хватает ее за подбородок и силой прижимает свои толстые губы к ее губам.

– Только укуси – и я убью тебя, – бормочет он.

Он рвет на ней блузку и заваливает на кафедру. Сжимает ее переполненные молоком груди так, что девушка стонет от боли.

Похоже, его раздражает, что жертва не кричит и не плачет, не защищается.

Он бьет ее кулаком в лицо.

Боли Элина не чувствует – тепло распространяется по лицу, и она ощущает во рту вкус крови.

И тут она понимает, что он собирается убить ее. Именно это у него в голове. Он ненавидит ее. Ее молодость, красота, ее связь с Яльмаром пробудили в нем безумную ярость.

Он стаскивает с нее панталоны и вынимает свой член. Ее лоно еще не зажило после родов. Он с силой входит в нее.

– Вот так! – кричит он. – Такое шлюхи любят. Или как? ли как?!

Он хлещет ее по лицу, бьет ее головой о кафедру, вырывает клочья ее волос.

Кровь течет из разбитого носа ей в горло.

А он все тычется и тычется в нее, все больше расходясь.

Но вот его железные пальцы сжимаются на ее шее. Элина бессильно машет руками, но ее руки слишком слабы.

Луна и звезды срываются с неба, заполняют весь класс ослепительным светом.

Мальчик спит, как ангел. Когда час спустя он просыпается и плачет, в классе никого нет – кроме его мертвой матери, распростертой на кафедре.

26 октября, среда

Погода изменилась, потеплело. Снег сменился слякотью. Серое небо нависло над миром.

Йенни Хэггрут лежала на кушетке в своей камере и смотрела в потолок. Во время допросов она послала полицейских куда подальше. Кроме того, объяснила она им, если бы она узнала, что Йокке ей изменяет, она убила бы не Суль-Бритт, а самого Йокке.

Лейф Сильберски не прерывал ее. Он вообще мало что говорил во время допросов. Оставил свою речь на потом.

Позднее звездный адвокат встретился в отеле «Феррум» с представителями прессы.

Альф Бьернфут держался в стороне. Он по собственной инициативе продолжал замещать Ребекку Мартинссон и молча слушал, как фон Пост ругает коллег, адвокатов, журналистов и подозреваемых. Газеты пестрели заголовками: «Чудовищная ошибка полиции», «Дети остались без родителей!», «Без вины обвиненный покончил с собой».

«Что погода, что это следствие, – думал Бьернфут, надевая куртку. – Все сплошное дерьмо!»

В восемь часов утра Кристер Эриксон высадил Маркуса возле школы.

– Когда ты освободишься, я буду стоять здесь и ждать тебя, – сказал он.

Сидя в машине, полицейский смотрел, как мальчик побежал через школьный двор. Трое парней постарше заметили его и двинулись за ним, но Маркус успел забежать в здание, прежде чем они его догнали.

«Его обижают», – подумал Кристер.

Мимо машины проходили две девочки, и он опустил стекло.

– Простите! – окликнул он их. – Не бойтесь меня. Я получил ожог еще в детстве. Вы знаете Маркуса Ууситало? Он учится в первом классе.

Девочки держались чуть в стороне, однако подтвердили, что Маркуса знают. А что?

– Его бабушку убили, – добавила одна из девочек.

– Знаю, – согласился Кристер Эриксон. – Я полицейский. Там позади сидят в клетке мои служебные собаки. А вот та, что тут со мной на переднем сиденье, Вера – обычная собака. Послушайте, а вы не знаете, его никто в школе не обижает?

Некоторое время девочки колебались.

– Да-а, Хампус и Вилли и еще некоторые из третьего «А». Только никому не говорите, что это мы вам рассказали.

– А что они с ним делают?

– Толкаются, бьют ногами, говорят всякие гадости. Отбирают у него деньги, когда они у него есть. Один раз они заставили Маркуса есть песок.

– А кто у них главный?

– Вилли.

– Как его фамилия?

– Ниеми. Вы посадите его в тюрьму?

– Нет.

«Хотя мне бы этого очень хотелось», – подумал Кристер и поехал прочь.

В районе Катринехольма есть семейная могила. Там похоронены родители Элины и ее младший брат.

Щепка прощается с гробом на перроне. Стоит один из самых холодных дней зимы. Снег скрипит под ногами. Везде, где из-под одежды выделяется тепло, образуется иней: на ресницах, на шарфе возле рта, на обшлагах рукавов пальто.