В начале января Трепов, сочтя, что он не может возглавлять правительство, пока Протопопов остается министром внутренних дел, подал в отставку, которая была принята императором. Сессия Думы была отложена до конца февраля, а председателем Совета министров был назначен один из крайне правых политиков – князь Голицын. Он был человеком честным и действовал из лучших побуждений, но у него не было административного опыта и взаимопонимания с Думой, а также энергии и силы характера, чтобы справиться с ситуацией, которая день ото дня становилась все более угрожающей. Революция витала в воздухе, и было лишь неясно, придет ли она сверху или снизу. О дворцовом перевороте говорили совершенно открыто, и на обеде в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, заявил, что вопрос заключается лишь в том, будут ли убиты и император, и императрица или только последняя. С другой стороны, в любую минуту могло вспыхнуть народное восстание, вызванное повсеместной нехваткой продовольствия.

У меня не было повода просить об аудиенции, но я не хотел ждать развития событий, не сделав последней попытки спасти императора, даже против его воли. Чтобы придать больший вес моим словам, я попросил разрешения говорить от лица короля и британского правительства, вместо того чтобы, как в предыдущих случаях, высказывать мою собственную точку зрения. Мне ответили, что, поскольку короля сейчас нет в Лондоне, от него нельзя получить никаких распоряжений, а так как император не хуже меня знает о положении дел в своей стране, такие действия с моей стороны ни к чему хорошему не приведут. Я не разделял эту точку зрения, поскольку, к несчастью, император и императрица пребывали в неведении относительно истинных чувств своего народа. Поэтому я ответил, что кризис, переживаемый в настоящий момент Россией, чреват такими неисчислимыми опасностями, что я должен просить британское правительство пересмотреть свое решение. Это наш долг перед императором, который всегда был нам верным другом и союзником, это наш долг перед Россией, которая принесла такие жертвы ради общего дела, и это наш долг перед нами самими, поскольку мы прямо заинтересованы в том, чтобы отвратить эти опасности. Если британское правительство не позволит мне говорить от своего лица, то я готов, с его разрешения, говорить от себя лично и принять на себя всю полноту ответственности за этот шаг. Такое разрешение было мне в конце концов дано.

Ожидая ответа на мою просьбу об аудиенции, я пригласил председателя Думы, чтобы узнать у него, какие уступки могут действительно удовлетворить эту палату. Родзянко заверил меня, что единственное, чего хочет Дума, это назначение на пост председателя Совета министров человека, который бы пользовался доверием как императора, так и народа и который мог бы свободно выбирать себе коллег по работе в правительстве.

В назначенный день, 12 января, я приехал в Царское Село на особом поезде в сопровождении одно из камергеров его величества, и по прибытии был проведен в одну из больших приемных, где я пробыл немного времени, разговаривая с несколькими высокопоставленными чиновниками двора. Взглянув в окно, я заметил императора, быстро шагавшего по снегу, как он обыкновенно делал в промежутке между аудиенциями. Когда несколько минут спустя он вернулся, меня провели к нему.

Во всех предыдущих случаях император принимал меня без особых формальностей в своем кабинете и, предложив мне сесть, доставал портсигар и приглашал закуривать. Поэтому я был неприятно удивлен, когда на этот раз меня провели в комнату для аудиенций, и там я нашел императора, ожидавшего меня стоя посередине комнаты. Я сразу же понял, что он предугадал цель моей аудиенции и специально придал ей строго официальный характер, чтобы дать мне понять, что не стоит затрагивать вопросы, не входящие в компетенцию посла. Сознаюсь, сердце у меня упало, и на какое-то мгновение я серьезно сомневался, не отказаться ли от первоначальной цели. В наше демократичное время, когда императоры и короли утратили былую власть, такая нервозность с моей стороны покажется неуместной, но тогда российский император был самодержцем, малейшее желание которого было законом, а я собирался не только пренебречь столь очевидным намеком, но и нарушить правила, преступить границы полномочий посла.

Его величество начал разговор, выразив глубокое сожаление в связи с полученным сегодня утром сообщением о смерти графа Бенкендорфа, который так много сделал для укрепления англо-российской дружбы. Ему, сказал он, будет очень трудно найти замену, но упомянул Сазонова, действительно назначенного российским послом в Лондоне несколько недель спустя, как человека, который, вероятно, будет приятен британскому правительству. Затем, говоря о важности союзной конференции, которая должна была собраться в Петрограде, его величество выразил надежду, что это будет последняя предварительная конференция перед созывом окончательной мирной конференции. Я ответил, что, на мой взгляд, у нее мало шансов стать предшественницей мирной конференции, поскольку политическая ситуация в России не позволяет возлагать большие надежды на ее решения. Я также не могу не задавать себе вопроса, имеет ли смысл в настоящих условиях подвергать опасности жизнь стольких выдающихся людей – ведь они могут разделить судьбу лорда Китченера во время его злополучного путешествия в Россию.

Его величество спросил, почему я придерживаюсь столь пессимистических взглядов на перспективы конференции, на что я ответил, что, даже если нам удастся установить более тесное взаимодействие между союзными правительствами, у нас нет гарантий, что нынешнее российское правительство останется на своем посту, а его преемники будут уважать обещания, данные их предшественниками. Когда его величество возразил, что такие опасения необоснованны, я объяснил, что одной только координации, усилий между нашими правительствами будет недостаточно для победы, если в каждой из союзных стран не будет солидарности между всеми классами общества. Мы в Англии признали этот факт, и, чтобы обеспечить сотрудничество рабочего класса, мистер Ллойд Джордж включил представителя партии труда в наш малый военный кабинет.[81] В России ситуация обстоит по-другому, и, боюсь, его величество не видит, как важно, чтобы мы выступали единым фронтом не только как союзники, но и каждая страна как народ в целом. «Но я и мой народ, – перебил император, – едины в своем стремлении выиграть войну». – «Да, – ответил я, – но не в оценке компетентности людей, которым ваше величество доверяет ведение войны. Желает ли ваше величество, – спросил я, – чтобы я говорил, как обычно, откровенно?»

Император выразил свое согласие, и я завел речь о том, что между ним и его народом возник барьер, и если Россия по-прежнему едина, то она едина в неприятии его теперешней политики. Народ, который столь чудесным образом сплотился вокруг своего монарха в начале войны, теперь увидел, как сотни тысяч жизней принесены в жертву из-за нехватки оружия и снарядов; как некомпетентность администрации привела к повсеместной нехватке продовольствия – «и к почти полной остановке железных дорог», добавил, к моему удивлению, сам император. Все, чего они хотят, продолжил я, это правительство, которое смогло бы довести войну до победного конца. По моим сведениям, Дума была бы удовлетворена, если бы его величество назначил председателем Совета министров человека, который будет пользоваться доверием народа и которому будет позволено выбирать своих коллег. Император обошел это предложение молчанием, сославшись при этом в свое оправдание на некоторые изменения, которые он недавно произвел в кабинете. На что я осмелился заметить, что в последнее время его величество так часто менял своих министров, что послы зачастую не знают, останутся ли те министры, с которыми они имеют дело сегодня, на своих постах завтра. «Ваше величество, позвольте сказать, что у вас есть лишь один выход: разбить стену, возникшую между вами и вашим народом, и вернуть доверие людей». Император выпрямился и, сурово глядя на меня, произнес: «Так, по-вашему, это я должен вернуть доверие моего народа, или это он должен вернуть мое доверие?» – «И то и другое, сэр, – ответил я, – поскольку без взаимного доверия Россия никогда не выиграет эту войну. Ваше величество действовали под влиянием необыкновенного воодушевления, когда посетили Думу в феврале прошлого года. Не хотите ли вы прийти туда еще раз? Не хотите ли вы поговорить со своим народом? Не хотите ли вы, ваше величество, сказать своему народу, которому вы отец, что желаете вместе с ним прилагать усилия, чтобы выиграть войну? Сэр, вам надо только шевельнуть мизинцем, и ваши подданные падут на колени у ваших ног, как я это видел в начале войны в Москве».