— Я не был влюблен в свою мать и не собирался убить своего отца, — сказал я, с трудом сохраняя видимость спокойствия; Саша с ужасом посмотрел на меня, — и кроме того, у меня не так уж и много времени. Не забывай, что у меня жена и ребенок, и они меня ждут.

— Но… — начал он, похоже испытывая запоздалый приступ раскаянья.

— Нет, — ответил я, — на сегодня вполне достаточно.

Мы наспех попрощались, и я вышел. Он попытался меня удержать; разумеется, безуспешно. Горы окатили меня ночным холодом, легким дыханием, прозрачностью темноты. «Как хорошо, что мне еще нужно заехать в супер», — подумал я; и впервые в жизни я почувствовал, что буду рад стройным и спокойным рядам полок супермаркета. Я позвонил Анюте по мобильнику: «Привет, котенкин, я уже в супере и через полчаса буду дома». С неожиданным упоением я складывал продукты в тележку, выбирая те, которые Ане нравились; как бы впервые рассматривал этикетки. «Я больше никогда не буду морской свинкой», — сказал я себе и неожиданно почувствовал себя героем романа Диккенса. Меня ждал мой дом, ласковый голос жены и тепло прогретых комнат; я знал, что хаос отступил.

4

Когда я вернулся домой, Аня уже дремала; я положил продукты в холодильник, заглянул в комнату к Иланке, наспех согрел себе ужин и тоже лег спать. Во сне она была почти красивой, несмотря на рождение ребенка; и я вспомнил Аню тех времен, когда мы с ней познакомились. Она была такой юной, светлой и искренней, хотя и немного нервной; мы ездили с ней в Италию, нас окружали прекрасные итальянские палаццо, и солнце отражалось на ее коже. Все было совсем как в фильмах; она почти не изменилась с тех пор: лицо на подушке, тонкая кисть руки. Я посмотрел на нее с нежностью и быстро уснул; но когда я встал утром, оказалось, что Анюта уже на ногах; ее разбудила Иланка, проснувшаяся раньше времени. «Между прочим, ты тоже мог бы и услышать, как плачет твой ребенок», — сказала Аня; на что я ответил нечто вроде того, что я и так занимаюсь ею каждое утро, когда встаю; она молча посмотрела на меня и вышла из комнаты. После вчерашнего в голове было шумно, как после попойки. Иланка снова заплакала, и я пошел ее успокаивать, что, впрочем, мне не всегда удавалось; еще до Иланкиного рождения Аня прочитала, что первые несколько месяцев ребенка нужно постоянно держать на руках с целью развития интеракции между ним и матерью, и, как мне кажется, излишне буквальное исполнение этой рекомендации привело к тому, что Иланка часто плакала. Возможно, что мне следовало как-то этому противостоять, но в свое время я пытался бороться с ежедневным изучением неизбежных признаков беременности по интернету, и ничего хорошего из этого не получилось — мы все равно прошли их все, но с изрядным количеством скандалов. Впрочем, на этот раз Иланка затихла, и я услышал, что Аня меня зовет; с достаточно скверными, хотя и необъяснимыми предчувствиями я пошел на кухню.

— Значит, в пекарню ты не зашел, — сказала она, глядя на меня холодно и насмешливо.

— Было уже поздно, — ответил я, — и она была закрыта.

— Она была закрыта в Писгат Зееве, — уточнила Аня, — а я просила тебя зайти туда, когда ты еще был на работе; так что не надо.

— После работы я забыл, — сказал я, — но я же купил кекс в супере.

Это было крайне неудачное возражение, и Аня взорвалась окончательно.

— Вот с «забыл» и надо было начинать, а кекс из супера ни один нормальный человек, если он, конечно, не американец, есть не станет; ты бы еще биг-мак принес.

— Ну не знаю, — пробормотал я, — эти кексы все покупают.

— Все и в спущенных штанах ходят, — ответила она и продолжила рыться в холодильнике.

Я был, конечно, ослом, что забыл про пекарню; надо будет сегодня купить что-нибудь из того, что она любит.

— А это что еще? — сказала она, доставая коробку сока. — Я же тебе говорила, что, они изменили технологию и это пить нельзя; ты что не мог купить ту упаковку, которую я тебе показывала?

— По-моему, ты мне ничего не говорила, — сказал я неуверенно, и она снова с насмешкой посмотрела на меня:

— А ты вообще-то хоть что-нибудь слышишь? Да и вообще, твоя способность покупать дорогие и несъедобные вещи поразительна.

Я решил не отвечать, но потом, решив, что было бы хорошо свести все к шутке, сказал:

— Короче, мои приобретения тебе не понравились.

Это снова было ошибкой.

— Ты купил еду для себя, — сказала Аня, с откровенным раздражением выбрасывая что-то из моих покупок прямо в ведро, — а нам с Иланкой есть нечего.

Но, в принципе, она была добрым и отходчивым человеком, хотя часто и излишне прямолинейным, и ее раздражение быстро прошло.

— Ладно, давай чек, — сказала она, — пойду запишу твои ценные расходы; если бы я их не контролировала, мы бы вообще разорились.

Она аккуратно записала мой неудачный ночной поход в супермаркет в расходную книгу и пошла досыпать. Я выпил чаю, оделся и тихо вышел.

Все утро я повторял себе, что сегодня надо будет купить ей что-нибудь, что она действительно любит; но, к сожалению, до пекарни я так и не добрался. Я помню, что в тот вечер я очень хотел побыстрее доехать до дома, но, несмотря на это, мне все же пришлось ненадолго задержаться на работе. Около двух мне позвонил один мой приятель, и мы довольно долго обсуждали общих знакомых, у которых, в отличие от нас, в жизни очень многое не сложилось; поговорив с ним, я взялся наверстывать работу, но, как это обычно бывает, когда торопишься, все получалось вдвое медленнее, чем обычно. К тому же я немного задержался в нашем кафе во время перерыва, да и ушел я туда чуть раньше обычного, так что и утренняя часть работы как-то незаметно перешла на вечер. Где-то в четыре ко мне зашел Ури, чтобы потрепаться, и мне пришлось отвлечься — не только потому, что я любил с ним общаться, — он ужасно много знал из совершенно разных и неожиданных областей — но и потому, что он регулярно устраивал мне сверхурочные и командировки, без которых Аня не могла бы позволять себе даже те небольшие радости и приобретения, которые немного скрашивали ее одинокое пребывание дома. А когда он ушел, я вдруг почувствовал, что мои мысли уже очень далеко от проекта, и дабы отвлечься от разговоров и сосредоточиться, ненадолго вышел в интернет. В конечном счете мне удалось наверстать значительную часть работы, но ради этого все же пришлось чуть-чуть задержаться. От компьютера меня, собственно, отогнал Серега, сказав, что все равно давно стемнело, хватит смотреть в этот чертов ящик, и лучше пойдем в паб пить пиво. Я, разумеется, отказался, ответив, что у меня нет времени, что Анюта меня ждет и что если я и пойду, то только совсем ненадолго — он был моим другом, и мне не хотелось его обижать; мы поехали в город.

В пабе мы просидели совсем недолго: меня ждала Аня, да и зная, что завтра на работу, мне не хотелось задерживаться; так что когда мы вышли из паба, еще даже ходили автобусы и в центре было шумно и людно. Но по дороге домой я вдруг заметил, что в ветхих старых кварталах, прилегающих с севера к Старому городу, уже были потушены все огни; и неожиданной теплой волной на меня нахлынуло любопытство, давнее и почти детское; я спрашивал себя, какой жизнью живут эти дома ночью, есть ли там фонари или случайные прохожие, шелестят ли деревья на ветру и постукивают ли их ветхие крыши — я спрашивал себя об этом так, как ребенок или философ может спрашивать себя о том, что происходит со столом и чернильницей, когда в комнате никого нет. Так что проезжая госпиталь Нотр-Дам с гигантской статуей девы Марии на крыше, я решил еще немного задержаться; доехал до первого разворота, вернулся и нырнул на одну из боковых улиц, проводившую меня в темноту кривых переулков, ограниченных с юга улицей Колен Израилевых и улицей Пророков[142]. Найдя относительно широкое место, я припарковался и вышел; со всех сторон подступала темнота. Я решил прогуляться; позвонив Ане, я спросил, не разбудил ли ее, и сказал, чтобы она не волновалась, что я все еще на работе — борюсь с этим чертовым проектом, за который мне обещали сверхурочные, но уже выезжаю; выключил мобильник и посмотрел на небо. У меня было не так уж много времени — время, необходимое на дорогу с работы домой минус время, которое нужно на дорогу от центра; но я и не собирался здесь задерживаться. Я никогда не забывал про то, что меня ждет дом и жена, даже в те дни, когда Аня на меня обижалась или злилась, что было в основном заслуженно, и мне не очень хотелось возвращаться домой. Впрочем, этот вечер к подобной категории не относился.