Для того, чтобы достигнуть душевного мира, без которого немыслимо счастье, прежде всего, простите в душе тем, которые заставили Вас страдать: они могли действовать bona fide (по совести, искренне. — В. Д.), как ни тяжело отозвались на Вас их ошибки. Затем — веруйте, веруйте в то, что если Вы не бросите работы, не измените теории деятеля по народному образованию о пересоздании народа путем школы в пределах закона, то будет еще праздник на Вашей улице; рядом с этим хлопочите о своем избавлении, и я обещаю Вам сделать все, что только буду в силах для того, чтобы власти вновь пересмотрели Ваше дело и выслушали Вас; ведь должно же быть здесь какое-то совершенно необходимое для меня недоразумение.

…Попробую написать в Петербург Елизавете Ивановне Чертковой, имеющей огромные и всесильные связи и живущей для того, чтобы помогать страждущим, а мне кое-чем обязанной… Будьте человеческим, то есть не унывайте, но и не озлобляйтесь, а примите без ожесточения удары судьбы, и она из мачехи вновь станет Вам матерью. Работайте, в науке ищите утешения. Искренне Вам преданный барон Н. Корф».

В тот же день Н. А. Корф через В. Д. Черкасова посылает Павленкову копию своего письма, отправленного Е. И. Чертковой.

6 августа 1880 года Флорентий Федорович в ответ на письмо Н. А. Корфа уверяет барона в справедливости тех предположений, которые по этому вопросу у того возникли.

Обрадованный Николай Александрович 20 сентября 1880 года тут же пишет новое письмо в Ялуторовск, ставя в известность Флорентия Федоровича о том, что он уже успел сделать.

«С величайшим наслаждением, — сообщал Н. А. Корф, — прочел я Вашу политическую исповедь, так как из нее узнал о том, что Вы крайне далеки от тех врагов прогресса России, которые своими немалыми крайностями чуть не затормозили роста России и заставили безвинно страдать не одного Вас. Будем надеяться на то, что все меры, принятые гр. Лорис-Меликовым и сделанные им назначения предвосхищают и близкий конец Ваших страданий; я верю Вашему честному слову, а потому мысль о том, какое горе на Вас обрушилось, просто терзает меня. Эти сердечные страдания еще более усиливаются тем, что все, предпринятое мною до сих пор, не принесло никакого успеха: я писал Орлову, Е. И. Чертковой и управляющему делами печати Абазе, имея у каждого из названных особ, как говорится, “сильную руку”. Но Абаза вовсе не отвечал мне, а Черткова отвечала очень любезно, причем, однако, указывала лишь на то, что гуманность гр. Лорис-Меликова сможет служить порукою за Ваше скорое освобождение, но что протекции граф решительно никакой не допускает; впрочем моя просьба передана Чертковой гр. Лорису-Меликову. В письме своем Вы указываете мне столько сильных людей, принимающих в Вас участие, что трудно себе и представить, чтобы Вам не удалось скоро оправиться».

Н. А. Корф далее приносит извинение Павленкову в связи с тем, что из-за болезни он не может отправиться в Петербург, чтобы похлопотать лично перед графом. «Поэтому я решился, — продолжает он, — с этой же почтою написать графу заказное письмо, к которому и приложу в подлиннике первый лист Вашего письма ко мне с Вашей политической исповедью. Выгода тут во всяком случае будет уже в том, что через 8 дней он прочитает мое письмо, от Ялуторовска нескоро достигнет Ваше письмо своего назначения».

6 декабря 1880 года Н. А. Корф шлет еще один отчет Павленкову о том, что сделал для быстрейшего освобождения издателя из ссылки. «В ответ на Ваше последнее письмо, дорогой Флорентий Федорович, вот Вам копия сегодня отправленного мною второго письма к Лорис-Меликову:

“В дополнение к первому письму своему позволяю себе отнять у Вашего Сиятельства и сегодня еще несколько секунд. Несчастный Флорентий Федорович Павленков, высланный в марте этого года из Петербурга в Ялуторовск, получал разрешение Вашего Сиятельства возвратиться в Петербург, если предоставит поручителя за себя. Живи я в Петербурге, то я просил бы о том, чтобы мне было дозволено быть поручителем за Павленкова, так как я глубоко убежден в его благонадежности. Теперь дозволяю себе почтительнейше просить лишь о том, чтобы телеграммою, ввиду огромности расстояния, было разрешено Павленкову прибыть в Петербург для приискания поручителя, что я полагаю, будет легко достигнуто посредством личных сношений, так как там его знают весьма многие с самой отличной стороны”.

Пересылаю это письмо через Черкасова, так как не рассчитываю на то, чтобы оно Вас еще застало в Ялуторовске, а Черкасову будет постоянно известен Ваш адрес».

Еще в одном письме, теперь уже 27 декабря 1880 года, Н. А. Корф пишет Павленкову: «…Через Черкасова же я сообщал Вам, что за Вас будет ходатайствовать лично у Лорис-Меликова предводитель дворянства Шабельский, который теперь на днях выезжает в Петербург…»

Лишь по возвращении в Петербург Флорентий Федорович узнал, что решающим для его освобождения было поручительство вдовы генерала Надежды Дмитриевны Половцевой. Все остальные его друзья для Лорис-Меликова оказались людьми неблагонадежными.

В тягостные дня ожидания освобождения Флорентий Федорович не прекращает своих издательских занятий. Он ведет обширную переписку с друзьями, продолжает работу над печатными переводами, обсуждает планы новых книг.

Предприимчивый и неугомонный издатель-борец Павленков и в сибирской ссылке решает повторить опыт с «Вятской незабудкой». Русский читатель практически ведь не знаком с условиями жизни политических ссыльных в Сибири. А что, если попробовать составить такое издание, посвященное политической ссылке?

И Павленков принимается за ее осуществление. Из Ялуторовска полетели письма, написанные убористым павленковским почерком, во все уголки Сибири с предложением подготовить статьи, воспоминания, а то и просто сообщить имеющиеся материалы для предполагавшегося издания. Правда, друзья, товарищи по совместному тюремному заключению и ссылке не разделяли уверенности Павленкова в возможности осуществления этого замысла. Вот что, к примеру, писал Павленкову 13 ноября 1880 года Н.Ф. Анненский: «Теперь относительно… Вашего предложения о “Сибирской страде”. Сказать по правде, Ваша идея повергла меня в некоторое недоумение. Вы, кажется, уже слишком оптимистически смотрите на “новые веяния” и ждете от них слишком многого, рассчитывая, что задуманная Вами книга не встретит никаких препятствий. Еще если бы Вы задумали о ссылке вообще, в которой политическая ссылка занимала бы одну из глав, тогда еще куда ни шло, а сочинение, целиком посвященное такому щекотливому предмету, очень легко может натолкнуться на подводные камни. Думаю также, что Вы встретите немалые препятствия и при собирании материалов и что материал этот легко может оказаться односторонним: то, что рисует более или менее сносные стороны, дойдет до Вас, повествование же об особенно мрачных, теневых сторонах дела канет в вечность. Я сообщал о Ваших предположениях Владимиру Викторовичу Лесевичу, кроме него у меня нет никого в Восточной Сибири, пишу еще Короленко, у которого обширная корреспонденция. Я вообще не торопился подыскивать Вам корреспондентов, думая, что дело будет гораздо удобнее вести, когда Вы будете уже в Петербурге».

Предположение Н. Ф. Анненского оправдалось. Осуществить издание Павленков не смог, поскольку получил разрешение возвратиться в столицу. Однако часть материала — статьи и воспоминания — была им собрана. Очевидно, Флорентий Федорович продолжал надеяться, что выберет время возвратиться к задуманной книге. Но не успел…