Войска правого крыла Западного фронта отчаянно оборонялись. Немцы продолжали нажимать. У советского командования начали сдавать нервы.

«В ходе трехдневных боев немецкое командование, видимо, убедилось, что на волоколамском направлении ему не прорвать оборону, – вспоминал Рокоссовский. – Поэтому, продолжая здесь наносить удар за ударом и медленно по два-три километра за сутки, тесня наши части, оно начало готовить прорыв южнее Волжского водохранилища. Такое решение противной стороны, вероятно, обусловливалось еще и тем, что немцы, наступавшие вдоль северного берега водохранилища на участке Калининского фронта, сумели захватить железнодорожный мост и выйти на автостраду Москва – Ленинград.

На клинском направлении быстро сосредоточивались вражеские войска. Угроза с севера все усиливалась… К этому времени бои в центре и на левом крыле шли в 10–12 километрах западнее Истринского водохранилища. Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно можно было, по моему мнению, организовать прочную оборону, притом небольшими силами».

Рокоссовский решил отвести войска на этот «прекрасный рубеж» и обратился с этой идеей к Жукову. Тот, по свидетельству Рокоссовского, категорически запретил отступать, приказав «стоять насмерть». Тогда Рокоссовский вышел прямо на начальника Генштаба Шапошникова, который идею одобрил и своей властью отход разрешил.

Но прежде чем Рокоссовский успел отвести свои части, пришла яростная телеграмма от Жукова: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю. Приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать». По телефону Жуков выражался еще круче, так что Рокоссовский, несмотря на субординацию, пригрозил бросить трубку.

Рокоссовский подчинился, но потом всегда упрекал за это командующего Западным фронтом: «Как мы предвидели, противник, продолжая теснить наши части на левом крыле, отбросил их на восток, форсировал с ходу Истру и захватил на ее восточном берегу плацдарм. Южнее же Волжского водохранилища он прорвал оборону на участке 30-й армии и стал быстро продвигаться танковыми и моторизованными соединениями, расширяя прорыв… Одновременно был нанесен удар из района Теряевой Слободы, и танки с пехотой двинулись к Солнечногорску, обходя Истринское водохранилище с севера…»

В напряженнейшие дни осени 1941 года, когда Красной Армии пришлось отступить с можайского рубежа, штаб Западного фронта находился возле станции Перхушково Белорусской железной дороги – в деревне Власиха, в 2,5 км на северо-запад от города Одинцово. Там, где сейчас находится штаб Ракетных войск стратегического назначения и центральный командный пункт наземных стратегических ядерных сил Вооруженных сил РФ.

Во время войны это место выглядело так: «…Остались позади московские заставы, Кунцево, – вспоминал свою поездку к Жукову в штаб ответственный редактор «Красной звезды» Д. И. Ортенберг. – У села Перхушково, при повороте с Можайского шоссе на Власиху – бывшую помещичью усадьбу, где, собственно, и размещался штаб фронта, пришлось объехать несколько глубоких воронок от авиабомб. Их еще не успели засыпать – значит, с момента бомбежки прошло не так уж много времени. Но неказистые кирпичные и деревянные домики, занятые штабом фронта, хорошо замаскированы в лесу, фашистские бомбардировщики не обнаружили их.

Я заблаговременно поручил Хирену собрать материал для интервью с Жуковым. Он, как всегда, выполнил задание на совесть – накопил десятки интереснейших фактов и поджидал меня у начальника политуправления фронта дивизионного комиссара Д. А. Лестева. Вместе мы пошли в старинный барский дом, где работал Жуков. Георгия Константиновича застали в просторной комнате с высоким потолком. Он, видимо, только что оторвался от дел и собирался отдохнуть – сняв китель, прохаживался по комнате. Вслед за нами ввалилась могучая фигура Владимира Ставского, специального корреспондента «Правды».

Жуков встретил нас – всех троих – доброй улыбкой. Пригласил:

– Рассаживайтесь, халхингольцы!..

Многие из тех, кто пишет о Жукове, почему-то очень напирают на крутость жуковского характера. А ведь его отличали и иные примечательные черты, прежде всего – доброе расположение к людям, прошедшим вместе с ним через горнило войны. Не ошибусь, пожалуй, если скажу, что особую симпатию он питал к побратимам по Халхин-Голу, где ему впервые довелось самостоятельно руководить большой боевой операцией».

Есть свидетельства, что немцы все же выяснили место расположения штаба и попытались захватить его, выбросив десант. Внучка маршала Соколовского, тогдашнего заместителя Жукова, в интервью «Родной газете» (№ 6 (279), 2010 г.) рассказывала: «Штаб расположился в Перхушково. Однажды к нему прорвался немецкий полк. Взволнованный адъютант вбежал и испуганно сообщил, что охранные подразделения уже ведут бой. Соколовский доложил об этом Жукову по телефону… Штабу приказал работать, а свободным офицерам принять участие в обороне. Атаку отбили».

Там же происходил знаменитый разговор корпусного комиссара Степанова, члена Военного совета ВВС, со Сталиным. О нем стало известно из воспоминаний присутствовавшего в штабе маршала авиации Голованова. Верховный интересовался, как идут дела, на что Степанов ответил, что передовая очень близко и надо бы вывести штаб куда-нибудь на восток от Москвы, к Арзамасу…

После долгой паузы Сталин спокойно произнес:

– Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть?

– Сейчас… – опешил Степанов. – А какие лопаты, товарищ Сталин?

– Все равно какие.

– Сейчас… Лопаты есть, товарищ Сталин.

– Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве.

Надвигалась зима. Стало притчей во языцех утверждение, что, как и в 1812 году, погодные условия сыграли едва ли не решающую роль в поражении захватчиков. Хотя в свое время еще легендарный поэт-партизан Денис Давыдов написал статью, в которой наглядно доказывал, что «Великая армия» Наполеона перестала быть значимой военной силой еще до наступления знаменитых русских холодов.

С немцами, конечно, было все не так просто. Военный корреспондент из США Генри Кэссиди, находившийся в Москве осенью и зимой 1941 года, замечал: «Генерал Зима не был генералом Красной Армии. Если бы он им был, его следовало бы расстрелять за измену, ибо он сражался против русских точно так же, как и против немцев».

Впрочем, как ехидно писал по этому поводу в своей знаменитой поэме «Василий Теркин» Александр Твардовский, «немец-барин не привык, русский стерпит – он мужик».

«Конечно, и погода, и природа играют свою роль в любых военных действиях, – отмечал Жуков. – Правда, все это в равной степени воздействует на обе противоборствующие стороны. Да, гитлеровцы кутались в теплые вещи, отобранные у населения, ходили в уродливых самодельных соломенных калошах. Полушубки, валенки, телогрейки, теплое белье – все это тоже оружие. Наша страна одевала и согревала своих солдат. А гитлеровские войска не были подготовлены к зиме.