А вот Рённ и Гюнвальд Ларссон — друзья-приятели. Может быть, этих отличных сотрудников сблизило то, что они превосходно дополняют друг друга? Похоже, что и вне службы они отменно ладят. Хотя образование Рённа ограничивается средней школой в Лапландии, тогда как Гюнвальд Ларссон учился в самых лучших и дорогих частных заведениях.

Лишь однажды Мартин Бек видел Рённа злым: когда Колльберг — по правде говоря, несправедливо — прошелся по адресу Гюнвальда Ларссона. Это было давно, весной шестьдесят восьмого года.

Хотя Рённ поселился в Стокгольме двадцать шесть лет назад, он так и не свыкся до конца с жизнью большого города. Стажировку он проходил в Сконе, где еще острее воспринимал свое отчуждение.

Сам-то он выражался проще. Скажем, так: «Ну и местечко, ой-ой!»

В некоторых вопросах он проявлял поразительную последовательность. Так, он твердо знал, какую искать себе подругу жизни, и женился, как уже говорилось, на саамке. Когда умер его отец, Рённ поселил мать в Стокгольме, чтобы по доброму старому деревенскому обычаю заботиться о ней. Такие прочные семейные связи с годами стали весьма необычными в Швеции. Рённ редко говорил что-нибудь о жене, еще реже о матери, но, насколько знал Мартин Бек, старушка по-прежнему благополучно здравствовала в своей однокомнатной городской квартире.

Мать Мартина Бека умерла в доме для престарелых осенью семьдесят второго года, и он не переставал упрекать себя в том, что плохо о ней заботился.

Начальник охраны порядка в этот день тоже был буквально прикован к телефонам. Непримиримая позиция Мёллера в вопросе о демонстрантах вынудила его в последнюю минуту привлечь дополнительное число полицейских из провинции, невзирая на громкие сетования одних полицеймейстеров и (таких было больше) нелестные комментарии других.

ЦПУ разослало всем полицеймейстерам страны нелепейший циркуляр, в котором можно было прочесть следующие поразительные строки:

«…желаем также подчеркнуть, что превентивные меры по предотвращению преступлений ни при каких обстоятельствах не должны ослабляться и сокращаться в объеме, а, напротив, должны быть усилены, и всем сотрудникам в указанные дни надлежит предписать, чтобы они еще более решительно выступали против антиобщественных элементов — так, чтобы возможная нехватка и отсутствие персонала не были заметны и служба неслась как обычно…»

Все претензии по этому поводу переадресовывались к начальнику охраны порядка, и ему приходилось отвечать на довольно заковыристые вопросы. Например:

— Как я могу усилить превентивные меры, если у меня в строю всего три человека? И все трое должны дежурить в отделении?

Или:

— Не лучше ли мне выставить на площади глашатая с трубой и объявить комендантский час для всех, кроме пожарных и тех, кто идет в монопольку?[10]Такой запрос поступил из Истада, где и впрямь еще не перевелись трубачи.

Гётеборг горько жаловался:

— У нас на сегодняшний вечер назначен матч чемпионата страны по гандболу. А все игроки, кроме вратаря, в Стокгольме. Как же нам быть?

Начальник охраны порядка ничего не смыслил в гандболе, зато хорошо разбирался в футболе. А потому ответил:

— В Лондоне был случай, когда очередной матч чемпионата страны пришелся как раз на какой-то официальный визит, кажется греки приезжали. Команда «Метрополитен полис» выставила девять запасных игроков и выиграла.

И он положил трубку, предоставив гётеборжцам обходиться одним вратарем.

План охранных мероприятий выглядел толково и, в общем, отвечал требованиям Мартина Бека. Предполагалось разместить на крышах снайперов, но не слишком много. Держать под контролем кое-какие квартиры и чердаки на пути следования кортежа. Обыскивать только в крайнем случае.

Задача подчиненных Мёллеру специалистов по ближней охране была не из самых трудных. На взгляд Мартина Бека, особого внимания требовали прибытие сенатора в аэропорт и посещение королевского дворца. Возможно также, церемония в честь покойного короля, которую правительство постановило провести в Риддархольмской церкви. Правда, останки Густава VI Адольфа находились в другом месте, но упомянутая церковь помещалась в центре города — идеально, с точки зрения охраны. К тому же в ней покоились останки многих шведских королей. Сойдет, черт побери…

Правда, это повлекло за собой некоторые изменения графика, но ничего страшного.

Обо всем, что предстояло высокому гостю, было написано в газетах, которые сумели разнюхать почти все детали. Не обошлось и без критики, но полицию пока что никто не поносил.

В десять минут двенадцатого Мартин Бек погасил свет в кабинетах, вышел в коридор и запер двери. Его преследовало неприятное ощущение, что где-то он недоглядел, но где?

Не хотелось проводить эту ночь в одиночестве, и он поехал к Рее. Как раз по средам она устраивала нечто вроде вечера открытых дверей для жильцов и других гостей, а Мартин Бек ощущал острую потребность поговорить с людьми, помыслы которых не ограничивались полицейскими кордонами, снайперами, вертолетами и весьма гипотетическими бомбами. Патрульная машина подбросила его до угла Фрейгатан и той улицы, где жила Рея. Своего шофера он давно отпустил.

Через четыре минуты после того, как Мартин Бек покинул штаб, туда на лифте поднялся Гюнвальд Ларссон. Отпер двери, вошел в кабинет и, зажигая настольную лампу, заметил, что она еще горячая.

Бек, подумал он. Кто же еще.

Одежда на нем была мокрая, волосы взъерошены. За окнами, во мраке, под холодным дождем, заправляли хулиганы, воры, грабители, пьяницы и наркоманы.

Гюнвальд Ларссон устал. Всю прошлую ночь он не спал — лежал и думал о БРЕН, летающих президентских головах и тому подобном. Днем пропустил и ленч и обед и допоздна работал под открытым небом вместе с Эйнаром Рённом, которому, право же, не мешало подсобить. Природа наделила Гюнвальда Ларссона могучим здоровьем, и физическим, и психическим, но и его выносливости был предел.

В кабинете стояла кофеварка; в ящике письменного стола у Гюнвальда Ларссона лежал сахар и пакетики с чаем. Он налил в кофеварку воды, сунул штепсель в розетку и стал ждать. Правда, его с детства учили, что порядочные люди не заваривают чай в пакетиках, но сейчас у него не было выбора.

Когда чай поспел, он взял из своего ящика личную чашку; остальные пользовались пластмассовыми кружками или картонными стаканчиками.

Сидя за письменным столом, Гюнвальд Ларссон первым делом выпил несколько глотков и рассосал два кусочка сахара, чтобы согреться и восстановить нормальный состав крови. Затем достал все свои бумаги и принялся читать. У него было скверное настроение, он собрал лоб в складку над переносицей и нахмурил свои светлые брови.

Что-то стрясется, как пить дать.

Но что?

Он взял со стола Меландера составленный сепо план ближней охраны. Текст был неудобочитаем из-за множества аббревиатур, но он одолевал страницу за страницей, тщательно изучая приложенные таблицы и обзорные схемы.