— Нет, ну, что ты! У них уже не мы будем спрашивать, а сперва врачи, а потом следователь. В таком порядке. А как иначе с бандитами? Подскажешь?

— Н-не знаю… — пробормотал водитель, и Николай понял, что он говорит правду, а если так, то пусть катится на все четыре стороны. Запись его голоса и признания есть, номер машины записан. Николай взял сотенную, скомкал ее и приказал: — Открывай пасть, говнюк! — И тот послушно открыл, будто у него челюсть сама отвалилась. И тогда Николай сунул ему в рот комок и приказал: — Глотай, а то убью! — И поднял электрошоковую дубинку. А тот проглотил. Чуть не подавился, а проглотил, ибо страх был сильнее логики. — Исчезай! — рявкнул на него Щербак. — И чтоб я тебя больше не видел!

Ох, с какой отчаянной радостью он рванул! Задним ходом! Вокруг всего двора!..

— Ну, — сказал Филя, усаживая второго охранника в лужу, спина к спине с первым. А руки он им сковал двумя парами наручников — крест-накрест, правые руки вместе и левые тоже. — Вот теперь я могу с полным правом доложить Севе, что наши бандиты в буквальном смысле, сели в лужу. Пусть звонит Сан Борисычу и вызывает подмогу…

Наташа открыла окно и высунулась наружу.

— Сиди дома! — крикнул ей Филя. — Если понадобишься, позовем! — после чего достал трубку своего мобильника. Кивнул Щербаку: — Пошмонать их не желаешь? А еще можно их электрошокер опустить в воду и посмотреть, что будет. Но лучше потом, когда они очнутся и сумеют оценить мою фантазию.

— Ну и садист ты, Филипп Кузьмич. Давай звони, я здесь ночевать не собираюсь.

— Я тоже. Тихо-то как, — заметил Филя. — Даже скучно…

1

Пойманными «оборотнями» занималось Управление собственной безопасности ГУВД. Любопытными оказались и признательные показания старшего лейтенанта милиции Петра Антоновича Загоруйко, который достиг этого звания лишь к сорока годам, — отличный, получалось, служака. И смех, и грех. Он делал большие глаза и божился, что ни сном ни духом, а тетя Варя и Катерина в один голос утверждали, что участковый нередко навещал художника Хлебникова и каждый раз уходил от него довольный. Больше того, пробовал учить женщин жить. Мол, надо знать некоторые человеческие слабости и уметь ими пользоваться. Ну, вот как… Он не договаривал, но откровенно намекал, что, если б, к примеру, Катерина навестила бы его на опорном пункте, поближе к вечеру, он бы охотно поделился с ней своими секретами хорошей жизни. Но он был некрасивым, с длинным, почти лошадиным лицом и унылыми глазами, и молодая женщина, не слишком-то и тяготившаяся своей безмужней судьбой, не испытывала к нему никакого влечения.

— Другое дело!.. — мечтательно поднимала она глаза к потолку, а когда следователь настаивал, чтобы она продолжала и ничего не скрывала от следствия, лишь вздыхала и отмахивалась: — Да ну вас, ей-богу, подумаете еще!

А вечерами, оставаясь одна, она с нежностью вспоминала сильные руки гомельского коммерсанта Филлистрата, или по-простому, Филечку родненького, который уехал так неожиданно и быстро, что даже толком и проститься не удалось. И вся надежда у нее оставалась на оставленный у Сигизмунда большой чемодан, за которым родственник его должен был бы вернуться. В каких сладких мечтах теперь проходили ее одинокие вечера!..

Тетя Варя была женщина, как известно, строгих правил, ни в каких делах художника и участкового милиционера не участвовала, но догадывалась, естественно, — а кто бы не задался вопросом: почему в определенные дни в мастерскую мужики с бабами ходят? — и потому случившийся скандал с дракой, приездом сыщиков и милиции не показался ей чем-то неожиданным. Так она и говорила.

Хлебников же, поначалу державшийся стойко, не желавший сотрудничать со следствием, скоро сообразил, что материала на него уже достаточно, чтобы приискать соответствующие статьи Уголовного кодекса, и начал понемногу «выдаивать» из себя компромат — на других, разумеется. И в том числе на участкового. Неполное соответствие занимаемой должности — это обвинение могло быть еще мягким. И Загоруйко тоже начал колоться — главным образом, в том, что шел на поводу у солидного, образованного человека, чей салон посещают даже депутаты Государственной думы, а потому и подозрений у него не могло возникнуть. Нет, ни в каких оргиях или там других неприличных делах он не участвовал. Но поздравления с праздниками, да, случалось, принимал. На День Победы, День милиции, на Новый год там, Октябрьскую революцию, на Пасху… Еще на майские! Это уж никак не откажешься, святое дело… Он перечислял те даты, которые помнил, и оказывалось, что он фактически получал от Хлебникова ежемесячную зарплату. А за какие коврижки, следствию оставалось догадываться, потому что ни налоговые, ни прочие службы никогда не беспокоили Степана Яковлевича своими вопросами. Да и в РЭУ у него всегда был полный порядок, никаких проблем…

Словом, как говорил в свое время первый и последний президент Советского Союза, процесс пошел.

Правда, пробовал было заступиться за своих начальник межрайонного отдела вневедомственной охраны, но пока до него докатилась весть о задержании его «орлов», пока он примчался с целым выводком своих подчиненных — видно, штурмом, что ли, собирались брать милицейский микроавтобус «мерседес», в котором увозили задержанных, так до конца и не пришедших в себя после той передряги, в которую попали, дело было в основном сделано. Подполковника милиции Костяникина пригласил к себе в машину «важняк» из Московской городской прокуратуры, дежуривший в этот день на Петровке, 38, Вадим Пономаренко. Его попросил об этом Александр Борисович, хорошо знавший старшего советника юстиции. И посоветовал — чисто по-товарищески — не церемониться. Они того не стоят. Тем более что сотрудники «Глории», задержавшие преступников, провели с ними предварительное расследование — просто так, от нечего делать, пока ждали команду из МУРа и ССБ. И получили признательные показания от обоих ментов, подтверждающие ранее сделанные магнитофонные записи их телефонных разговоров с намеченной жертвой похищения. Трудно было что-либо отрицать, когда факты налицо.

Пономаренко, сам битый, стреляный волчара, с иронией посмотрел на Турецкого и высказал «нечаянную догадку», что, мол, наверняка показания получены под давлением. На что честный взгляд Александра Борисовича не позволил сомневаться в том, что сотрудники известного в столице охранно-розыскного агентства никогда не нарушали буквы закона.

— Да ты что, Вадим! Разве нас со Славкой Грязновым мало знаешь? Да как тебе такое могло и в голову-то прийти? Они ж у меня голуби! Сам посмотри на них, куда им против тех жеребцов?! А почему так легко признались?.. А черт их знает, может быть, вовремя осознали свою неправоту…

Турецкий улыбался, вспоминая рассказ Агеева и Щербака о задержании. Перед своими-то скрывать было нечего. Они даже обиделись немного, что путем и подраться не вышло, застоялись уже, словно кони в стойле.

И пока ожидали приезд оперативно-следственной бригады с Петровки, решили немного поразвлечься. Из той же лужи, в которой приходили в себя охранники банка, они щедро умыли их, пригрозили, что в случае сопротивления применят их же электрошокер, и добились таким образом взаимопонимания. Нет, они ни в чем не собирались признаваться. Никого не воровали, никакого похищения. Хотели поговорить. Гриша считал, что девица как-то связана с его ограблением и избиением. По-хорошему хотели поговорить, просто вызвать из дома на улицу — и все. И сразу бы отпустили, только уточнили бы обстоятельства.