Эд Малкастер остановился в гостиной у высокого стеллажа, на котором стояли всевозможные фаянсовые, стеклянные, костяные безвкусные поделки, которые так любила и ценила его жена Надин. Он смотрел на эти безделушки и недовольно морщился, в его душе закипала полна негодования и презрения к Надин. Но он подавил это в себе. Ведь нельзя ссориться в такой день. В день похорон Лоры Палмер, на которые через несколько минут они должны будут пойти. Он не слышал, как сзади подошла Надин и крепко обняла его за шею, припав сухими губами к его рту. Он хотел вырваться, отстраниться, но удержался.

— Ты любишь меня? — страстным голосом зашептала Надин, преданно заглядывая в глаза Эда.

— Еще бы, — холодно ответил Эд. — Это что-то новенькое? — спросил он, высвобождаясь из объятий и указывая на большого фарфорового зайца с длинными ушами, который стоял на стеллаже прямо перед ними.

— Неправда ли, Эд, прелестная вещь, — охотно откликнулась Надин.

— Да, ничего.

— Мне она нравится больше всех остальных. Я не пожалела денег и приобрела ее в универмаге Хорнов.

Эд недовольно рассматривал зайца. Ему казалось, что заяц больше похож на собаку, только с длинными стоячими ушами и без коротенького круглого хвостика.

— Послушай, Эд, посмотри на меня. Как я выгляжу. — Надин надела по случаю похорон новое черное платье.

Эд сделал несколько шагов в сторону и придирчиво осмотрел наряд своей жены. Чтобы ничего не говорить, двумя пальцами он застегнул верхнюю пуговицу на ее платье, чтобы разрез не был слишком вызывающим.

— Замечательно, Надин. Вот теперь как раз то, что надо.

От прикосновений пальцев мужа Надин вздрогнула и затрепетала, она придвинулась к нему, заглядывая одним голубоватым глазом в лицо Эду. А он поправил ее черную повязку, которая немного сползла в сторону.

— Спасибо, Эд. Вчерашняя ночь была просто великолепна, — шептала Надин, — Эд, ты вернулся ко мне. Спасибо тебе, спасибо. И у нас ведь сейчас есть бесшумные шторы, которые не визжат и не делают вжик-вжик-вжик. Ты помнишь, как раздражал нас этот звук? Помнишь?

— Конечно, помню, Надин. Я очень рад, что ты смогла усовершенствовать конструкцию карнизов.

— Но не забывай, сколько мне пришлось над этим думать. Я не спала до четырех часов, все прикидывая, как бы мне выйти из безвыходного положения и, наконец, под утро… Представляешь, Эд, это тогда, когда тебя задержали в больнице, когда тебе ударили по голове, я придумала, меня буквально осенило. И утром, едва только открылся универмаг, я помчалась туда и накупила два огромных пакета ватных тампонов.

— Так что, карниз не скрипит благодаря тампонам?

— Конечно, а почему же еще? Ведь я не могла ничего придумать лучше. И эти тампоны нас с тобой буквально спасли.

Эд чуть сдерживался, он не знал, как остановить словесный поток Надин. Он упорно соображал, пытаясь придумать такой вопрос, на который Надин не сможет ответить сразу и замолчит надолго и будет сосредоточенно думать.

И будет размышлять над какой-нибудь новой неразрешимой проблемой. Пусть лучше Надин думает, как сделать, чтобы не скрипели пружины в матрасе или, чтобы не скрипели доски пола. Она обязательно до чего-нибудь додумается, что-нибудь сделает, и не будет надоедать ему своими приставаниями и объяснениями в любви. Но он так ничего и не придумал. Воспользовавшись моментом, Надин вновь обвила его шею руками и потерлась носом о его губы.

— Как хорошо, Эд, что мы снова вместе. Я так счастлива.

— Я тоже, — промямлил Эд.

— Я так счастлива. — повторяла Надин, заглядывая в лицо мужа своим единственным глазом.

— Эд, вспомни, как все началось…

Эд немного недоуменно глянул на Надин. Он никак не мог понять, к чему она клонит. На всякий случай он пожал плечами.

— Эд, помнишь, как все начиналось? Еще в школе? Я смотрела на тебя и на Норму во время этих… футбольных матчей?

Эд и в самом деле припомнил, что в школе он неплохо играл в футбол и был хав-беком.

— Норма тогда была очень красивая, совсем не то, что теперь. Вы с ней были такой прекрасной парой. Просто глаз не оторвать, я понимала это. Да это понимали все.

— Не вспоминай, не надо.

— Я не могу этого забыть.

— Ладно, Надин, не мучай себя. Успокойся.

— Нет, Эд, я знала тогда… я понимала, что я никто для тебя. Что ты меня просто не замечаешь.

— Прошу тебя, Надин…

— А я тогда уже поставила себе цель быть только твоей, Эд.

— Не надо.

— Но я не могла заставить тебя посмотреть на меня, привлечь твое внимание.

— Мне тяжело слышать это.

— Я не думала, что и я красивая, что я достойна тебя, мой Эд.

Она положила руки на плечи мужу и припала к его груди. Она шептала прямо в его галстук:

— Эд.

Мужчина чувствовал ее горячее дыхание.

— Мой Эд.

Большому Эду стало жаль Надин за то, что она так унижается перед ним.

— Я была тогда, — продолжала Надин, уже всхлипывая — маленькой серенькой мышкой. Даже не серенькой, коричневой, — уточнила она. Такой маленькой, которую никто не мог заметить.

— Успокойся, замолчи. — Эд говорил и думал:

«А существуют ли в природе коричневые мыши?»

— И даже, будучи такой маленькой коричневой мышкой, — всхлипывала Надин, — я знала, я была уверена, что ты, когда узнаешь меня лучше — станешь моим. Не сможешь пройти мимо.

Эд гладил жену по плечам.

— Я в этом была уверена.

— Успокойся.

Эд грустно кивал, продолжая гладить Надин по плечам, по голове.

— Мне так спокойно с тобой.

Его пальцы путались в ее редких волосах, повязка на глазу Надин совсем уже сбилась на бок.

— Мне сейчас хорошо, как никогда. И я знала, Эд, что только лишь однажды ты заметишь меня, и мы будем вместе, всегда.

— Хорошо, хорошо.

Она сильнее сжала его плечи. Эд поморщился.

— Никому не отдам тебя. Ведь я столько сил положила, чтобы ты стал моим.

— Понимаю.

Во дворе послышался звук мотоцикла.

— Ведь это не твой мотоцикл? — прислушалась Надин к звуку мотора.

— Конечно, не мой.

Мужчина тоже прислушался.

— Это мотоцикл Джозефа.

Рокот двигателя стих, щелкнула подножка. Послышались уверенные шаги. и в гостиную вошел Джозеф.

Он с удивлением посмотрел, как его дядя Эд Малкастер обнимает Надин. Такого он не помнил уже давно. Но за лучшее Джозеф посчитал сделать вид, что ничего не заметил. Надин с удивлением посмотрела на племянника. На том была все та же неизменная кожаная куртка, подбитая мехом, старые потертые джинсы, клетчатая рубаха, высокие черные сапоги.