Солнце садилось, когда колокол на асиенде зазвонил, созывая на ужин, но команчи решили, что это сигнал тревоги, что нас заметили, и через мгновение все уже скакали к деревне и ранчо. Щиты прикрывали воинов. У некоторых были короткоствольные дробовики или револьверы, но в основном все держали наготове луки, сжимая в руке по полудюжине стрел, а седьмая уже прилажена к тетиве. Колчаны сдвинуты так, чтобы доставать стрелы одним движением. Поводья укорочены и завязаны, чтобы не путались, а править лошадью можно одними коленями.

Солнце светило нам в спину, мы тихонько пробирались через заросли, пока не оказались почти на окраине деревни. Тут мы пустили лошадей галопом. С криками и улюлюканьем пересекли небольшой открытый участок, словно празднуя грандиозное событие. Мексиканцы в белых штанах и рубахах разбегались, вопя Los barbaros[89]; облачко порохового дыма пыхнуло в проулке между домами, еще один мушкет высунулся в открытое окно. Я выстрелил в ту сторону, но конь подо мной оказался слишком резвым, и я промазал. Приткнув ружье к седлу, я достал лук. Мы уже мчались по деревне, по главной улице, вдоль которой выстроились белые глинобитные домики. Я попытался прикинуть, сколько же народу тут живет; замечал все новые вспышки выстрелов, но слышал только победный индейский клич и начинал думать, что со мной ничего дурного не случится. Весь мир внезапно застыл. Я видел каждый камень на дороге, каждый комок грязи, стрелы, летящие в людей, которые прятались на крышах или за заборами; мальчишка с escopeta[90]в руках выскочил прямо перед нами, шляпа набекрень, он хотел поправить, но тут в шляпу воткнулась стрела, а следом вторая, и мальчишка проворно юркнул в щель между домами.

И вот мы уже на окраине поселка. Улица здесь только одна, так что я развернулся и помчался обратно. Какой-то старик с пистолетом заступил мне дорогу, прицелился, и легкий ветерок от пролетевшей мимо пули колыхнул мне волосы. Не успел я поднять лук, как мой конь ринулся прямо на старика, сбил его с ног. Судя по звуку, он уже никогда не встанет. Я несся вдоль длинной глинобитной стены, а от нее один за другим отлетали кусочки штукатурки, и я понял, что это выстрелы и стреляют в меня. Стрелы продолжали лететь со всех сторон, и я внезапно вновь оказался в начале улицы.

Человек в черном костюме асендадо размеренно стрелял из винтовки, спрятавшись за стволом мескиты. Я выпустил две стрелы, но они отскочили, ударившись о ветку, но вдруг еще одна стрела вылетела откуда-то у меня из-за спины и, проскочив в крошечный просвет между ветвями, попала в цель, человек упал. Раздался радостный вуп-вуп-вуп-вуп, Тошавей победно потряс луком и обернулся, отыскивая новых противников. Сообразив, что до сих пор почти не стрелял, я принялся разбирать стрелы в колчане, и тут щит стукнул меня по носу. Мужчина в белой рубашке, окутанный облаком дыма. Не раздумывая, я пустил стрелу. Он выронил мушкет, сделал пару неуверенных шагов, побежал в чапараль, а стрела торчала у него из груди. Я выстрелил ему в спину, но человек не замедлил бег и скрылся в зарослях. Я стукнул коня пятками, и мы с ним вернулись на деревенскую улицу.

Бой продолжался. Вокруг свистели стрелы, падали люди. Посмотрел в одну сторону – человек рухнул, пронзенный стрелой; посмотрел в другую – та же картина. Я ощущал себя почти рукой самого Господа, потом вспомнил про щит, вскинул его и тут же опять получил своим же щитом по голове. Я утер слезы, тронул коня, а в щит попали еще раз, и еще. Бешено вращая щитом, пригнувшись к шее своего скакуна, я выбрался из деревни и укрылся в чапарале перевести дух и немножко прийти в себя.

Женщина с ребенком бежала не разбирая дороги, и мой конь бросился было топтать их, но я удержал его, потом сделал круг по зарослям и вернулся в деревню. На главной улице не было никого кроме команчей, снимавших скальпы с мертвых тел. Большая часть воинов куда-то пропала. Со стороны усадьбы, в нескольких сотнях ярдов отсюда, послышалась стрельба. Какой-то человек с мушкетом высунулся из-за стены, огляделся и метнулся в чапараль. Моя стрела порвала на нем рубаху, но и только; похоже, все мои сегодняшние выстрелы прошли мимо цели. Я подождал немного, ничего больше не происходило, и я поскакал туда, где стреляли.

Дюжина индейцев окружила дом и осыпала его градом стрел, иногда пуская в ход и ружья. Обитатели дома, по всей видимости, были еще живы, так как из окон и амбразур периодически вырывался пороховой дым. На каменных плитах патио у маленькой ручной пушки лежали два мертвых тела, рядом валялись шомпол и перевернутый бочонок пороха.

Меня охватило странное чувство, будто наблюдаю за штурмом собственного дома, и, пока не пришлось в этом участвовать, я поспешил на помощь к тем, кто сгонял лошадей.

Мы двигались без остановок всю ночь, будучи в прекрасном расположении духа: тысяча лошадей скакала впереди, этого хватит, чтобы племя обрело былое благополучие. Я вспоминал человека, в которого стрелял, в спину и в живот, и остальных, в которых, кажется, не попал. А ведь все они, должно быть, уже мертвы. Но отчего-то чувство, охватившее меня после схватки с делаваром, никак не появлялось. Уж и не знаю, сумею ли испытать его вновь. Я убеждал себя, что эти люди – жалкие мексиканцы, они точно так же поступили бы со мной. Отец всегда говорил, что мексиканцы любят пытать людей, совсем как индейцы.

К полудню мы были уже у подножия гор и двинулись вверх вдоль русла высохшего ручья. Перевалив через хребет, остановились посовещаться. Тошавей стоял рядом с Писоном, тот набирал воды во флягу, проклиная индейцев, которые замутили родник копытами своих коней.

– А, – приветствовал Писон. – великий Тиэтети. Тот, кто мчался впереди.

Рот мой сам собой расплылся в улыбке.

– О, это было прекрасно, Тиэтети, когда ты ворвался в гущу врагов, и все твои стрелы летели мимо, и каждый мексиканец норовил убить тебя, и они тоже промахивались. – Он хохотнул, покачивая головой. – Это надо было видеть.

– Одного я подстрелил, – возразил я.

– Точно?

– Да, в живот. А потом в спину. А еще одного затоптал конем.

– Ты снял скальпы?

– Нет, поскакал дальше. – Я и вправду не помнил, почему не стал снимать скальпы. – У него был мушкет.

– А, мушкет.

– Мы с Писоном держались в десяти шагах позади, но, казалось, солнце в этот день светит только на тебя, ты был словно драгоценный приз, который мечтал заполучить каждый мужчина в этой деревне, и всех остальных они просто не видели.

– И ты мчался так чертовски стремительно.

– Вы же сами так велели.

– В бою не надо двигаться быстрее, чем стреляешь, – напомнил Тошавей.

– Но ты не волнуйся, мы расправились с ними. А Саупитти и Десять Бизонов прикончили тех, кого мы не заметили. Славная вышла бойня.

– Как так вышло, что я все время мазал?

– Я мог бы сказать, что ты стреляешь как баба, – хмыкнул Писон. – Но это было бы несправедливо по отношению к женщинам.