— Ничего! — ответил я.

— Я знаю, чего ты смеешься! — сказал Сердар. — Ты смеешься над этим бедолагой, потому что он влюбился в богатую девчонку. Разве не так, ты! Отвечай!

— Ты тоже смеялся! — ответил я.

— Ну да, я смеюсь! — закричал на меня Сердар. — Я — его друг, я не считаю его ниже себя, а ты считаешь. Влюбился — и что тут такого? Ты что, придурок, никогда не влюблялся?

Он ругался и еще и разозлился еще сильнее, потому что я молчал. От злости он начал перерывать все в машине, открыл бардачок и стал с хохотом читать вслух страховые полисы, как будто там было что-то смешное, и, узнав, что машина не моя, а брата, засмеялся надо мной, а потом внезапно спросил:

— Что вы делаете в этих машинах со своими девчонками-богатейками по ночам?

Я промолчал. Лишь грязно ухмыльнулся, как последний мерзавец.

— Ах вы, бесстыжие! Хорошо же вы себя ведете! Вчера ночью с тобой тоже была твоя подружка?

— Нет, — ответил я, волнуясь. — Не подружка.

— Не ври, — сказал Сердар.

Я задумался и ответил:

— Это была моя старшая сестра. У нас бабушка заболела, мы ездили за лекарством.

— Почему не купили в аптеке внизу, перед пляжем?

— Там было закрыто.

— Врешь! Там каждую ночь открыто! А может, ты знаешь, что тамошний аптекарь — коммунист?

— Не знаю.

— А что ты еще знаешь и умеешь, кроме как гулять с богатыми девчонками?

— Знаешь, кто мы такие? — спросил Мустафа.

— Знаю, — сказал я. — Националисты.

— Молодец! — сказал Мустафа. — И знаешь, о чем мы заботимся?

— О борьбе за нацию и прочем!

— Что значит «прочее», ты?!

— Наверное, он не турок! — сказал Сердар.

— Отвечай, ты — турок, родители твои — турки?

— Турок!

— А это что такое? — Сердар показал на пластинку, забытую Джейлян, и прочитал по слогам: — «Best of Elvis».

— Пластинка вроде бы, — ответил я.

— Не умничай, а то врежу! — пригрозил Сердар. — Что делает пластинка этого гомика в машине турка?

— Я его не люблю, — сказал я. — Эту пластинку сестра забыла.

— То есть ты на дискотеки и всякое такое не ходишь? — спросил Сердар.

— Очень мало!

— Ты против коммунизма? — спросил Мустафа.

— Против!

— А почему ты против?

— Ты же знаешь…

— Не-е-е. Я ничего не знаю. Ты нам расскажешь, а мы узнаем.

— Наверное, этот парень очень стеснительный, — сказал Сердар. — Молчит.

— Ты трус? — спросил Мустафа.

— Не думаю.

— Надо же, он не думает! — сказал Мустафа. — Умник! Если ты не трус, то почему не борешься с коммунистами, которых ты не любишь?

— Удобного случая не представилось, — сказал я. — Вы — мои первые знакомые националисты.

— Ну, и как мы тебе? — спросил Сердар. — Понравились?

— Понравились.

— Значит, ты из наших! Значит, завтра вечером тебя взять с нами?

— Конечно возьмите!

— Заткнись, трус лживый! Как только вырвешься, сразу в полицию побежишь, правда?

— Успокойся, Сердар, — произнес Мустафа. — Он неплохой парень. Смотри, он сейчас купит у нас приглашений!

— Мы устраиваем вечер в Выставочном дворце спорта. Придешь? — спросил Сердар.

— Приду! — сказал я. — Сколько стоит билет?

— Тебе разве кто-то говорил о деньгах?

— Ладно. Сердар! Раз он хочет купить, то пусть платит! Будет нам финансовая поддержка!

Сердар очень вежливо спросил:

— Сколько штук желаете, сударь?

— На пятьсот лир.

И торопливо стал вытаскивать из кошелька пятьсот лир.

— Не из змеиной ли кожи у тебя кошелек? — поинтересовался Мустафа.

— Нет! — волнуясь, я протянул Сердару пятьсот лир. Деньги он не взял.

— Можно я посмотрю на змеиную кожу?

— Я сказал, это не змеиная кожа!

— Ну, дай посмотреть кошелек!

И я отдал ему кошелек с деньгами, накопленными за целый месяц работы в летний зной.

— Молодец! — сказал Сердар. — Кошелек все-таки не из змеиной кожи, ты нас сбил с толку.

— Дай-ка я посмотрю, я в этом разбираюсь, — сказал Мустафа. Он взял кошелек, раскрыл его. — Тебе нужна эта телефонная книжка? Нет!.. Смотри-ка, сколько у тебя знакомых, все с телефонами! Тому, у кого столько знакомых, не нужно носить с собой паспорт, чтобы представляться, так что паспорт я твой забираю… Ух ты! Целых двенадцать тысяч лир! Это твой отец тебе столько денег дает?

— Нет, я сам заработал, — ответил я. — Даю уроки английского и математики.

— Слышишь, Шакал? Как раз для тебя! — сказал Сердар. — А его поучишь? Бесплатно, естественно…

— Поучу, — сказал я и тогда узнал Хасана — кого они называли Шакалом…

— Молодец! — сказал Мустафа. — Я-то уже понял, что ты — хороший парень. На эти двенадцать тысяч лир ты можешь купить ровно двадцать четыре приглашения. Раздашь друзьям.

— Оставьте мне хотя бы тысячу, — попросил я.

— Ты нам начинаешь действовать на нервы! — прикрикнул Сердар.

— Да нет, он не жалуется! Ты ведь нам сам отдаешь эти двенадцать тысяч лир, правда? — сказал Мустафа.

— Тебе говорят, ты, урод лохматый!

— Хватит, Сердар! Не расстраивай парня!

— А что это за тетрадь такая? — Сердар взял тетрадь Фарука с заднего сиденья и стал читать: — «Деревня доходом в семнадцать тысяч акче, в окрестностях Гебзе, которая прежде принадлежала сипахи Али, а потом была отдана Хабибу, потому что Али не пошел в поход…» Что это такое, читать невозможно! «…Жалоба Вели на Махмута, не сумевшего выплатить стоимость купленного мула…»

— Что это такое? — спросил Мустафа.

— Мой старший брат — историк, — ответил я.

— Бедный! — сказал Сердар.

— Ну все, пойдем, дождь кончается! — сказал Мустафа.

— Хотя бы паспорт отдайте, — попросил я.

— Что значит «хотя бы», а?! — разозлился Сердар. — Мы что. тебе что-то плохое сделали? Отвечай!

Он заглянул в машину, пытаясь найти, что бы действительно сделать плохого, и тут увидел пластинку «Best of Elvis».

— Ее я тоже забираю! — сказал он, прихватив и тетрадь Фарука. — В следующий раз будешь ездить медленно, а людей не будешь считать прислугами твоего отца! Бесчестный подлец!