Первый же скриншот из интернета словно зажёг свет в голове Бану, разогнав муторный мрак, который наполнял её, и Бану всё вспомнила – и Зейнаб, и тот шум, который она подняла вокруг себя, и Веретено, делавшее вид, что отвечает взаимностью на её чувства, до тех пор, пока не запахло скандалом. Она вспомнила свои истерики на почве ревности, которые не могла больше сдерживать, раздавленная осознанием того, что ею пренебрегли – и ради кого!

– А что ты хотела? – говорила Лейла. – Если бы ты так пресмыкалась перед ним, как эта Зейнаб, то сейчас была бы на её месте. Я думаю, он никому не отказывает, а тебе бы точно не отказал!

В ответ на эти слова Бану расцарапала себе щёки.

– У тебя, случайно, нет знакомых киллеров? – глухо спросила она подругу.

– Думаю, ты и сама справишься, не трать деньги, потом откупишься от родственников, и всё будет пучком.

Когда Бану была уже в шаге от какого-нибудь безумного поступка, после которого неминуемо образовался бы как минимум один человеческий труп, ситуацию неожиданно разрулила мать Зейнаб, свирепый воин ацтеков, ворвавшийся прямо на середину урока с яростным визгом, от которого полопалась краска на стенах. Переорав страстную сальсовую песенку, оскорблённая мать поведала всем, что Учитель их – проститутка и пусть вообще немедленно несёт кольцо её доченьке по всем правилам, иначе худо будет. Бану схватилась за горло: что там между ними произошло? Как выяснилось, ничего особо криминального, Веретено едва успело приступить к трапезе, можно сказать, оно только повязало салфетку на шею, подготавливая почву для будущего романа, но и этого хватило консервативной и решительно настроенной мамаше, которая усмотрела в успешном и всеми любимом Учителе блестящую партию для своей безнадёжной дочери.

«Но что было потом?» – мучительно пыталась вспомнить Бану. Ей тогда стало так плохо, что пришлось сесть, её трясло – так её трясло только раз в жизни, когда в городе случилось сильное землетрясение, а Бану тогда была маленькая. Вроде бы Веретено со сконфуженным выражением на хорёчьей физиономии увело разбушевавшуюся мать Зейнаб в свой кабинет и долго с ней о чём-то говорило. Когда они вышли, её лицо уже не выглядело так, словно вот-вот лопнет. А потом урок продолжался как ни в чём не бывало. И на следующем занятии никто не вспоминал о скандале, хотя ожидать можно было того, что о нём будут говорить ещё несколько поколений сальсеро. «Как я могла об этом забыть?» – недоумевала Бану. Она рассказала эту историю Лейле.

– Хм. Если бы обо всём забыла только ты, я бы сказала, что у тебя произошла избирательная амнезия в результате психологической травмы, полученной вследствие забытых событий.

– Красиво глаголешь.

– Но я почему не помню? И остальные как будто тоже не помнят, да?

– Помилуй! Ты можешь себе представить, что они всё помнят и не болтают об этом из деликатности?

– Нет. Сейчас это должен был обсуждать весь город. Он нас всех загипнотизировал!

– На это нужно больше двух извилин.

– Да у него их как минимум пять! Одна отвечает за шаг вправо, другая – за шаг влево, ещё две – шаг вперёд и назад, и одна – поворот! – быстро подсчитала Лейла.

– И одна хватательная.

Лишившись юного, хотя и несколько дряблого мяса Зейнаб, Веретено снова начало одаривать Бану своим вниманием, но она чувствовала себя выпотрошенной, и даже на радость ей не хватало сил. Она никак не могла побороть в себе смутное чувство брезгливости, потому что страхолюдный образ Зейнаб вставал перед ней всякий раз, когда она видела Веретено. Учитель чувствовал – что-то не так, но его лёгкой натуре было не понять, что именно.

– Почему у тебя такое лицо всё время? Как будто у тебя дома дети голодные плачут? Что случилось?

– Однажды я забыла кое-что очень важное.

– Это что ты забыла?

– Я не знаю. Я же забыла.

Веретено закружило её в танце, и выражение его лица осталось непроницаемым.

– О, я вспомнила! – Бану сымитировала озарение и отошла от него. – Я вспомнила то, о чём все забыли. И это очень неприятная вещь. Она причиняет мне невыносимую боль.

– Какие неприятные вещи ты говоришь. – Его голос стал хриплым, и он попытался поймать взгляд Бану, но это ему не удалось. – И что же вы вспомнили?

– Так, ничего.

– Не мучай меня! Скажи!

– Вам я ничего говорить не буду! – неожиданно даже для самой себя окрысилась Бану и, едва сдерживая слёзы, убежала в раздевалку.

Придя домой, она разыскала в интернете другую школу сальсы. Эта школа тоже находилась в центре города, всего в двадцати минутах ходьбы от дома Бану, и отзывы о ней были очень хорошие. «Пусть тоже поревнует», – думала Бану, нажимая кнопку Like. Когда она пришла на сальсу в следующий раз, сразу несколько человек подкатились к ней с вопросами: уж не собирается ли она переметнуться в стан врага?

– Да, – небрежно отвечала Бану, так спокойно, словно говорила о погоде. – Вот думаю перейти туда. Мне по времени удобнее там.

– Как так?! – в священном негодовании вскричала Эсмеральда. – Наш Учитель в тебя всю душу вложил!

– Он вложил в меня так много души, что я начала бояться, как бы его души не оказалось во мне больше, чем моей собственной.

Это шокирующее известие долетело до Учителя раньше, чем Бану успела переодеть туфли.

– Что, хочешь бросить нас? – Бану вошла в зал, и Веретено поспешило к ней, оскалив мелкие зубки в попытке изобразить улыбку.

– Да, – всё тем же лёгким светским тоном ответила Бану. – Думаю, в другой школе мне будет поспокойнее. – И она бесстрашно посмотрела в его ещё больше потемневшие от гнева глаза. – К тому же оттуда ушла Зейнаб. Помните её? Я думаю, для них это невосполнимая потеря. Но, надеюсь, моя скромная персона позволит им пережить утрату такой великой танцовщицы, как…

Она не успела договорить. В углу зала раздался страшный хруст, как будто ломались чьи-то гигантские суставы, и крайнее зеркало почернело от густой сетки трещин, расползшейся по нему, а затем задрожало и водопадом обрушилось на пол. Паутина разлома перекинулась на соседнее зеркало и дальше, зеркала одно за другим оглашали серебристым звоном зал, рассыпаясь на тысячи мелких осколков, которые разлетались по всему полу и лежали на нём, подобно алмазам в волшебной пещере. Оцепенев от удивления и страха, Бану наблюдала этот зеркальный исход и, даже когда затих звон последнего упавшего осколка, не смела пошевельнуться. Веретено хладнокровно смотрело на две опустевшие стены, зал уменьшился в четыре раза. Ученики вяло топтались на местах, не зная, как быть.

– Ну если так вам удобнее, – обратилось Веретено к Бану, словно не было ошеломляющего падения зеркал, – я вас не держу. Но, надеюсь, месяц хотя бы доходите?

Несмотря ни на что, Бану нашла в себе силы для последнего ядовитого укуса: