Убийца хорошо прятался. Он прекрасно знал, кому перешел дорогу. Князь Мелецкий не простит убийства семьи, император Вальденский не простит убийства подданных, Марта Сернервилл не простит убийства своей протеже, а Вальденский демон мало того, что не простит убийства жены, так еще и сделает это таким способом, что после даже адские муки покажутся небесным блаженством.

Надо думать, за эту работу кто-то очень хорошо заплатил. Достаточно хорошо, чтобы исполнитель мог спрятаться навсегда, причем с помощью магии. Варианты с убийством из каких-то личных побуждений никто даже не рассматривал. Каковы бы ни были эти личные побуждения – серьезность последствий должна была остановить любого. Если только этот любой не сумасшедший.

Но Тир не помнил среди знакомых Катрин ни одного психа.

Убийцу искали вальденские сыщики. Убийцу искали лонгвийские сыщики. Убийцу искали маги, нанятые Казимиром Мелецким.

Тир не искал. Он знал, кто убил Катрин, Дару и Себастьяна, он знал, где этот человек. Ощущал – почти видел – нити, протянувшиеся от мертвых к живому. Серые… то есть Тиру казалось, что нити были бы серыми, если бы их можно было увидеть.

Эта странная способность видеть связь между убитыми и убийцами появилась у него после близкого общения с Сердцем Гор. Доступа к минералу больше не было, контакт ослабел, но не был разорван. И оставалось только радоваться, что ощутить можно лишь связь мертвых с живыми, что это работает лишь в одну сторону. Не так много видел Тир мертвецов, чтоб беспокоиться по поводу новых ощущений. Было бы гораздо хуже, если б он мог наблюдать связь живых с мертвыми: слишком много людей тогда виделись бы ему пауками в центре паутины, слишком многие носили бы на себе гирлянды мертвецов. Убийца, он жил в окружении других убийц, знал об этом, но совсем не хотел постоянных напоминаний.

Некромантов в Саэти нет, а от всех остальных, похоже, не будет никакого толку, и ждать, что убийцу найдут, не приходилось. Но вопреки пониманию этого и вопреки собственной ярости, Тир не предпринимал никаких действий в отношении человека, который убил Катрин. Он был слишком занят Гуго – не хотел оставлять сына наедине ни с какими его мыслями. Он давал всем остальным – и магам и сыщикам – шанс самим сделать свою работу. Он не хотел привлекать к себе внимания. Куда уж больше-то? Катрин даже после смерти умудрялась отравлять ему жизнь.

Черт бы побрал все это! Про Дару и Себастьяна все как будто позабыли, зато имя Катрин фон Рауб до сих пор не сходило с газетных страниц. И часто – слишком часто – сопровождалось рассуждениями о том, что если Вальденский демон и не нанимал убийцу, то наверняка просто заставил кого-то убить. Что ему, демону, трудно, что ли? Человека совратить – раз плюнуть. Такая у них, у демонов, работа в конце концов.

Именно такая. Совращать и убивать. А отнюдь не в небе летать, как некоторые думают.

И только через два месяца после смерти Катрин, застав Гуго за муштрой миатьеррских придворных, Тир понял, что пора уже что-то предпринять. Потому что когда демона ловят на злодействах – это нормально, демону не привыкать, но совсем другое дело, когда на демонических выходках ловят шестилетнего ребенка.

Гуго любого, от кого слышал хотя бы намек на то, что Тир причастен к убийству Катрин, принуждал к самоповреждениям. Серьезность повреждений зависела от прозрачности намеков. Так, в частности, лакей, распространявший слухи открытым текстом и даже не пытавшийся их хоть как-то завуалировать, свалился с крыши Приюта Аистов – самого высокого здания в дворцовом комплексе Миатьерры.

Убился конечно же.

Тир поймал ниточку, ведущую от трупа к Гуго. Понаблюдал за сыном, беззаботно играющим в мяч с принцем. Порадовался тому, что беззаботность искренняя – самые болезненные переживания, хвала богам, остались в прошлом.

И пошел убивать.

Смерть настоящего убийцы будет полезна для Гуго.

Ниторэй. Большое государство к северу от Миатьерры. Столица – Орен. Красивый город, большой, пестрый и шумный. Очень разный, слегка сумасшедший, похожий временами на живой музей под открытым небом. Взгляд постоянно останавливается на чем-нибудь: то на неожиданной посреди людной улицы вычурной чаше фонтана, то на узорах кованых решеток, оплетенных цветущей лианой, то на скульптурах – мраморных, бронзовых, даже серебряных, встречающихся где угодно: под кроной мощного платана, в арке мрачного правительственного здания, на ажурной скамье в сквере или у остановки анлэтха.

Орен. Странно… Катрин и Хильда, обе любят Орен. Обе знают его. Катрин как будто считала Орен своей собственностью, своим открытием, которым хотела поделиться с Гуго и с Тиром. Ей нравилось гулять здесь… и ей никогда не приходило в голову, что ее муж и сын с первого знакомства узнали город гораздо лучше. А они двое не спешили делиться тем, что видели. Не все в городах предназначено для человеческих глаз.

Катрин любила Орен глазами, не интересуясь его прошлым, не заглядывая в будущее, но радуясь всему, что считала красивым. Пожалуй, так она отдыхала, сначала от тяжелой учебы, потом – от работы, требующей постоянного напряжения мыслей.

А вот Хильда, Хильда знала об Орене все и еще немного. Последнее – благодаря возможности общаться с нестареющими, с теми, кто помнил Орен еще с тех времен, когда тот нельзя было даже назвать городом. Другая любовь. Совсем иначе проявляющиеся чувства. Но Хильда тоже любила гулять здесь и тоже брала с собой Гуго. Гуго и маленького Эльрика.

От этих прогулок было немало пользы, потому что знание истории в Саэти не было бесполезным грузом, и именно это знание добавила Хильда в интерфейс, с помощью которого Гуго учился управлять городами.

…Тир вышел на площадь перед королевским дворцом. Традиционно остановился перед великолепной конной статуей работы того же скульптора, что создал памятник Мечникам в Лонгви.

Статуя изображала Эльрика де Фокса. А также его монструозного коня, чудовищного орла и банального ворона. Всю компанию, в общем. Лонгвиец, он и здесь успел отметиться – спасал Ниторэй, причем неоднократно. То от эльфов, то от кертов, то от оскландцев.

И даже правил тут шесть лет. Регентом был при малолетнем короле. Угу. Наверное, именно поэтому на памятнике когда-то было написано: «Эльрику I, королю и спасителю Ниторэй».

Это Хильда рассказывала. Про надпись. И про то, что Лонгвиец был категорически против каких бы то ни было попыток хоть как-то его увековечить. Настолько против, что статуе угрожала реальная опасность навсегда исчезнуть с глаз людских. Статуи жителям столицы было жалко. Они напрягли мозги, и результатом раздумий стала новая надпись:

«Не Эльрику де Фоксу, без всякой признательности, от неблагодарных жителей Ниторэй».

Хороший город Орен. Непредсказуемый.

Нужного человека Тир отыскал в одном из многочисленных кафе. В зале, у зеркальной стены, рядом с высоким окном, из которого по традиции вынули на лето раму со стеклами, оставив лишь деревянную решетку, затянутую плющом.