Жертвы Потрошителя были кошмаром медэксперта, поскольку на их телах сохранилось огромное множество самых разнообразных следов, в том числе и спермы, от предыдущих клиентов и полного отсутствия какой-либо гигиены. Но даже на этих телах могли остаться органические или неорганические вещества, которые стоило бы проанализировать. Полиция могла обнаружить самые необычные доказательства. Грим убийцы легко мог попасть на тело жертвы. Если Сикерт использовал темный грим, чтобы сделать свою кожу более смуглой, если он красил волосы, если он приклеивал фальшивые усы и бороды, все эти вещества можно было обнаружить в поляризованном свете под микроскопом, при химическом анализе или методом спектрофотофлюорометрии.

Краска, содержащаяся в губной помаде, позволяет мгновенно определить марку и производителя косметики. Грим и краски из студии Сикерта не ускользнули бы от сканирующих электронных микроскопов, рентгеновских дифрактометров или приборов хроматографии. Темпера, написанная Сикертом в 1920 году, светилась голубым светом, когда мы исследовали ее под источником переменного света в виргинском институте криминалистики и судебной медицины. Если бы Сикерт оставил микроскопические частицы подобной краски на теле жертвы, современные криминалисты немедленно обнаружили бы это, а химический анализ вывел бы на след убийцы.

Обнаружение красок, используемых художниками, на теле жертвы могло стать значительным шагом вперед в ходе расследования. Если бы викторианские следователи имели возможность отличить краски от крови, полиция не стала бы предполагать, что Джек Потрошитель был мясником, лунатиком, русским евреем или безумным студентом-медиком. Присутствие частиц косметики или клея также могло вызвать определенные вопросы. Подброшенные ножи дали бы полиции больше ответов, чем вопросов.

Предварительный химический анализ мог бы дать ответ на вопрос, является ли засохшая красноватая субстанция на лезвии ножа кровью, ржавчиной или краской. Анализ на антитела позволил бы определить, является ли кровь человеческой, а анализ ДНК дал бы ответ на вопрос, принадлежит ли эта кровь жертве. Очень возможно, что на рукоятке сохранились бы отпечатки пальцев. Возможно, удалось бы даже определить ДНК убийцы, если бы Джек Потрошитель случайно порезался или платок, которым он обматывал рукоятку ножа, пропотел.

Можно было сравнить обнаруженные волосы и провести анализ митохондриальной ДНК. Каждое орудие оставляет на костях или хрящах уникальные следы, которые можно было сравнить с обнаруженными ножами. Сегодня все это нам доступно, но в викторианскую эпоху об этом, по-видимому, не имели представления. Впрочем, нельзя с уверенностью утверждать, что Сикерт этого не знал. Все его знакомые отмечают уникальный научный ум художника. Его картины и гравюры доказывают высокий уровень технической подготовленности.

Некоторые наброски Сикерт делал в амбарной книге, где имелись колонки расходов для фунтов, шиллингов и пенсов. На обороте других рисунков мы встречаем математические выкладки — возможно, Сикерт подсчитывал стоимость каких-то покупок. Такие же каракули мы находим на клочках разлинованной бумаги, на которых Потрошитель писал свои письма. По-видимому, он подсчитывал цену угля.

Искусство Сикерта было расчетливо, расчетливы и его преступления. Я сильно подозреваю, что если бы он совершал свои преступления сегодня, то выяснил бы все, что только возможно, о криминалистике и судебной медицине. В 1888 году он был уверен, что полиция оперирует только физической внешностью, сравнением почерков и «следами пальцев». Он отлично знал о болезнях, передаваемых половым путем, поэтому старался максимально уберечь себя от телесных жидкостей жертв. Во время убийства он был в перчатках и старался как можно скорее избавиться от окровавленной одежды. Он мог носить ботинки на резиновом ходу — их легко мыть, да и походка в них становится практически бесшумной. В черном блестящем саквояже он мог носить смену одежды, грим и орудия убийства. Мог он носить орудие убийства и завернутым в газету и перевязанным бечевкой.

На следующий день после убийства Мэри-Энн Николс, в субботу, 1 сентября, в газетах «Дейли Телеграф» и «Уикли Диспетч» появились статьи о некоем молочнике, который в день убийства видел таинственного человека. Лавка молочника располагалась на Литтл Тернер-стрит, неподалеку от Коммершиал-роуд. В одиннадцать вечера к молочнику зашел незнакомец с блестящим черным саквояжем, попросил на пенни молока и выпил его залпом.

Потом он попросил разрешения воспользоваться сараем. Когда незнакомец находился в сарае, молочник заметил что-то белое. Он зашел внутрь и увидел, что незнакомец натягивает на себя белую одежду, похожую на ту, что надевают инженеры. «Ужасное убийство, не так ли?» — сказал незнакомец молочнику, собрал свой саквояж и ушел, заметив на прощание: «Похоже, у меня есть ключ».

Молочник сказал, что незнакомцу, на его взгляд, было около двадцати восьми лет, он отличался хорошим цветом лица, у него была трехдневная щетина, темные волосы и большие глаза. Он производил впечатление клерка или студента. Белые штаны и куртка — такой была одежда Сикерта, которую он надевал в студии, чтобы не испачкаться краской. Три комплекта подобной одежды семья второй жены художника подарила архиву Тэйт.

История молочника кажется еще более подозрительной, если вспомнить, что на следующий день после убийств Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз тоже был обнаружен сверток с одеждой. В понедельник, 1 октября, в девять утра владелец таверны Нельсона в Кентиш-тауне, мистер Чинн, обнаружил сверток, завернутый в газету, который кто-то подбросил к задней двери его заведения. Мистер Чинн не обратил на сверток никакого внимания, пока не прочел об убийстве Элизабет Страйд. Он понял, что сверток на его заднем дворе соответствует описанию свертка, который нес мужчина, разговаривавший с Элизабет менее чем за полчаса до ее смерти.

Мистер Чинн сообщил о происшествии в полицейский участок Кентиш-таун. Детективы прибыли в таверну, вытащили сверток на улицу и развернули. Внутри обнаружилась пара испачканных кровью брюк. К окровавленной газете прилипли волосы. Никакого описания волос или газеты не последовало, а брюки, как было решено, принадлежали какому-то бродяге. Я подозреваю, что детективы не стали затрудняться и просто оставили их на улице.

Описание мужчины, несшего сверток, завернутый в газету, и разговаривавшего с Элизабет Страйд, соответствует описанию, которое дал полиции молочник. Оба мужчины имели темные волосы, был выбриты — по крайней мере не имели бороды и были примерно двадцати восьми лет. Таверна Нельсона в Кентиш-тауне располагалась в двух милях к востоку от Южного Хэмптона, где жил Сикерт. Его волосы темными не были, но он с легкостью мог изменять внешность при помощи грима. Актеры всегда носят парики и красят волосы.

Оставлять газетные свертки или черные саквояжи в тайных местах было совсем несложно. Вряд ли Сикерта беспокоило то, что окровавленные брюки найдет полиция. В те дни следователи не могли извлечь из такой находки никакой информации, если на брюках не было метки, однозначно указывавшей на владельца.

Увечья на лицах жертв говорят о многом. Судебный психолог придал бы огромное значение ранам на лице Кэтрин Эддоуз. Главный инспектор Дональд Суонсон говорил, что убийца изуродовал свою жертву «почти до неузнаваемости». Лицо определяет человека. Изуродовать человека — значит, лишить его личности. Такая ярость часто возникает, когда убийца и жертва знакомы, хотя и не всегда. Сикерт часто резал свои картины на куски, когда хотел их уничтожить. Однажды он велел своей жене Эллен пойти купить два изогнутых острых ножа, какими она пользовалась для обрезки деревьев.