Никто толком не знал, сколько ей лет. Одни говорили двести с небольшим, другие давали все триста. Но и первые, и вторые были уверенны – пока Недана сохраняет здравый ум и острый язык, смены власти ждать не приходится. Больно уж хорошо жилось депферам под крылом Бабы Нади. Так ласково называла старушку-подростка русскоязычная часть Людей глубины. Бесчисленные предприятия, позволявшие самой ленивой расе Края бить баклуши в свое удовольствие, исправно приносили доход. Недана умело вела финансовые дела своего народа. При этом не лезла во внутреннюю политику фратрий. «Свобода и денежка, – любила повторять Баба Надя. – Денежка и свобода – вот лучшая узда для этих лодырей».

Оторвав взгляд от загорелого лица девочки-старушки, старик посмотрел на трибуну Людей ветра.

– Я Герберт, Привратник Края, приветствую узревших линии движения нашего мира!

– И мы приветствуем тебя, человек!

Сорви Марат с себя балахон и исполни голышом танец маленьких лебедей, он не сумел бы удивить собравшихся сильнее. Одной короткой фразой крылан дважды нарушил протокол. Во-первых, ответил на приветствие вместо главы Большого Совета. Во-вторых, назвал Привратника человеком.

Впрочем, одно нарушение Марату можно было простить. Глава Большого Совета Людей ветра отсутствовал. Осведомители давно донесли Кудаю, а тот Кириллу, что Родион, главный среди крыланов, поговаривает об отставке. Последние лет пять его больше интересовал ремонт старинных часовых механизмов, чем политика. Вероятно, грядущая война с человечеством только усилила желание часовщика-любителя сложить с себя неприятные обязанности.

Со вторым нарушением дела обстояли куда серьезнее. Много сотен лет кряду привратники были той силой, что берегла Край от межрасовых войн. Хранители ключей могли сколько угодно держать двери Конклава закрытыми, пока его участники не сумеют разрешить все разногласия миром. Или не умрут от жажды и голода – в дубль-пространстве не было ни пищи, ни воды.

Историки Края рассказывали, что однажды призрачная площадь Сан-Марко не выпускала руководителей фратрий целых четыре дня. Целителям пришлось здорово попотеть, чтобы потом поставить бедолаг на ноги.

Иными словами, если бы не Привратники, кто знает, как сложилась бы судьба четырех рас. Да и мира в целом. Когда одна из армий может запросто мумифицировать половину живых существ на планете, а другая – организовать ураган, рядом с которым все ненастья последних столетий покажутся легким бризом, война – слишком рискованное удовольствие. Поэтому каждый раз, произнося слова традиционного приветствия, главы фратрий благодарили Привратника. Благодарили за мудрость, за смелость, за справедливость. Не сделать этого – было все равно, что плюнуть в лицо человека, много раз вытаскивавшего тебя из беды. А уж не сделать, заодно подчеркнув его принадлежность к расе обычных людей – тянуло едва ли не на преступление.

Тихий шепоток, до последнего момента бродивший по трибунам, немедленно смолк. Участники Конклава затихли, ожидая реакции Герберта. Но тот не спешил возмущаться. Привратник едва заметно улыбнулся бескровными губами и повернулся к Мороку.

Кирилл вместе с Севером и Никой сидел в небольшом, отгороженном специально для СКК, закутке. Он находился на уровне самого нижнего ряда скамеек, между трибунами кошек и крысюков, аккурат за спинкой роскошного антикварного кресла, предназначенного для Привратника.

– Я приветствую тебя, наблюдатель! – проскрипел Герберт. – Надеюсь, ты, как представитель обычных людей, не станешь забывать о главном – мир дороже власти. Мир дороже гордости. Мир дороже твоих, и уж тем более, моих амбиций. Мир, Кирилл, это цена, за которую нельзя ничего купить. Так она высока.

В абсолютной тишине старик не спеша подошел к своему креслу, поставил трость, прислонив ее набалдашником к резному подлокотнику, и сел. Даже неопытному Чухоню и тому было понятно: последние слова Привратника предназначались не Мороку, а Марату. Так мудрый Герберт смог сказать крылану то, что думал, и при этом не дал ему раньше времени повода для открытого конфликта.

Расправив складки своего балахона, Герберт продолжил, теперь уже обращаясь ко всем присутствующим.

– Конклав начат, – сказал он надтреснутым голосом. – С этого мгновения никто не сможет войти на площадь Сан-Марко, и никто не сможет ее покинуть. Пока каждый из присутствующих здесь не возжелает мира так же сильно, как и я. Или пока я остаюсь Привратником Края.

– Скорее второе, – выкрикнул Марат.

Но Герберт сделал вид, что не услышал его.

* * *

Бледные лица, резкие голоса, полоска вытоптанной травы вдоль края пропасти, частокол еловых макушек на фоне голубого неба, перекличка утренних птиц… Женьке на мгновение показалось, что от всего этого ее отделяет толстое стекло. Словно кто-то невидимый опустил сверху гигантский стакан. И теперь она, как застигнутая врасплох муха, смотрит на мир сквозь его толстые стенки.

Спасенные воспитанники «Синих камней» хватали Женьку за руки и о чем-то наперебой расспрашивали, но она только молча улыбалась в ответ – на разговоры не осталось сил. Семь часов в роли Леонида Озерова дались не просто. Да что там! Это были семь часов тихого ада. Только в отличие от проживающих в нем грешников Женька не имела права закричать. Ей приходилось контролировать каждое слово, каждое движение, каждую мысль – лишь бы бойцы спецназа не заподозрили в тучном начальнике тринадцатилетнюю девчонку.

Как выяснилось, у магии нагара был один очень неприятный побочный эффект. Едва ящерица откликнулась на зов, как все тело начало гореть и невыносимо чесаться. Ощущение было таким, будто его с ног до головы обклеили горчичниками. Причем не пропустили ни кусочка кожи. Пылало всё, даже пятки и кончик носа.

– Вот, держи, – перед лицом ошалелой Женьки появилась знакомая пачка салфеток. – Вытрись. Они с ментолом. Станет полегче.

– Спасибо, – выдавила Женька, вытащила одну и жадно втянула носом холодный аромат. – А нельзя как-нибудь договориться с этим ящером, чтобы он так не жегся?

– Нет, – покачал головой Морок. – Считай это платой за его услуги. И еще…

– Что? – Женька изо всех сил пыталась отвлечься от мучительных ощущений. В памяти всплыл один полезный прием, освоенный в глубоком детстве. Тогда она была чуть сговорчивее, чем сейчас, и маме удавалось поставить на спину подхватившей простуду дочери горчичники. Коричневые квадратики пекли не хуже ожога третьей степени и воняли разогретым холодцом, но Женька старательно убеждала себя, что ей это приятно. Вот и сейчас она закрыла глаза и представила, как нежится в горячей ванне.

Стало капельку легче.

– Поклянись, что в ближайшее время больше ни разу не обратишься к нагару!

– С удовольствием! Клянусь! Больше никогда, по собственной воле, не превращаться в цыпленка табака!

Кажется, этот разговор с отцом состоялся целую вечность назад. Вечность и еще пару лет в придачу. Теперь всё самое страшное было позади. Похищение Озерова прямо с территории лагеря, подмена его Женькой, ссора с командиром отряда спецназа, бесконечная дорога к краю пропасти в компании до смерти перепуганных воспитанников «Синих камней» и нестерпимый жар, который ни на секунду не ослаблял своих душных объятий. К счастью, он исчез, стоило скинуть личину бывшего аналитика СКК. Почти исчез. Щека все еще пылала, как после пары увесистых оплеух, но это уже были пустяки.